Убийство на побережье

Естественно, что при этом он ни на минуту не забывал о собственном гешефте, о заветных листочках, хранящихся в его сейфе. Этот участок нужно приобрести только для себя. Делиться удачей он не намерен ни с кем…

…И вот вчера он сообщил коллегам о первых успешных результатах работы.

Созданная небольшая фирма, — учредителем стал он сам, — заявила о намерениях изучить и в будущем обустроить Южный берег Балтийского моря. Учитывая заявленный регион интересов, Петерс позаботился о привлечении соучредителей из других республик, не очень волнуясь о размерах их вступительных взносов, — он не собирался делиться с ними правом контроля за ходом дел. Особо удачным господин Петерс считал привлечение известного ленинградского специалиста Панкратова, фирма которого в С. — Петербурге влачила жалкое существование.

Удачно замаскировал он и личный интерес. Он поручил давно опекаемому им молодому общественному деятелю взять для исполнения особых поручений к себе в штат некого господина Эльнорда, обеспечив при этом негласность его работы. Петерс намекнул, что выполнять эти особые поручения Эльнорд будет в 'интересах республики'. И отчитываться в полном объёме будет перед самим Петерсом.

Правление банка одобрило информацию Петерса. О некоторых накладках он, разумеется, не говорил. Для членов правления — это мелочи, да и незачем привлекать внимание к отдельным объектам…

8

Эвальд в совершенстве владел русским языком. Это понятно. Родился в русском городе Нарве, общался в детстве с мальчишками, не знавшими другого языка, кроме русского. Потом учился в Ленинградском университете. Но и язык родителей, тоже знал почти безукоризненно, — на нём говорили в семье. Разве что иногда ударение в произношении слов не там ставил, — всё же тематика домашних разговоров ограничена.

Впрочем, не это главное.

Главным для господина Хартса стало неожиданно обнаруженное им у себя чувство национального патриота и, от мысли такой замирало в груди, — чувство готовности стать национальным лидером. Также неожиданно для себя он стал ошибаться в русском языке, стал говорить по- русски с вполне заметным акцентом.

Особенно это проявлялось в публичных выступлениях, которые он очень полюбил в яркие и дерзкие дни 91-го переломного года.

Хартс родился в конце пятидесятых в семье преподавателей средней школы. Достаточно рано проявил литературные способности и еще, будучи студентом Ленинградского госуниверситета, написал и опубликовал две небольшие повести.

Правда, дальше дело пошло хуже.

Ему несколько раз отказали в 'толстых' журналах, а редактор — рецензент местного издания, хотя и похвалил очередной шедевр Эвальда, но сделал довольно много оскорбительных, на его взгляд, замечаний и предложил внести в текст исправления, совершенно ненужные, по мнению молодого автора.

Хартс уже не раз в кругу творчески настроенных соотечественников слышал разговоры о том, что редакторы всех калибров умышленно давят национальные таланты, не дают им выбиться на широкую 'европейскую' звёздную дорогу.

— А ведь верно, — подумал Эвальд, когда вышел из редакции, — хотя и не русский человек наш редактор, но гнёт заданную ему линию. Не даёт ходу наиболее талантливым людям нашей республики.

Мысль о том, что он сам себя причислил к 'наиболее талантливым' его не зацепила, давно стала привычной. Работая в редакции журнала, он многое повидал. Много, — он был уверен в этом, — гораздо более слабых материалов печаталось по неведомым ему причинам. А приводившиеся на совещаниях в редакции доводы в их пользу казались надуманными и, уж, совсем не важными.

Теперь же он принял мысль, которая ему уже казалась своей: всё дело в национальности авторов. И как-то незаметно из слушателя не редких собраний творческой интеллигенции превратился в активного оратора и организатора этих встреч.

Нельзя сказать, что эти собрания проходили в обстановке взаимопонимания. Случались конфликты, порой острые.

Как-то раз, — именно тогда выступление Эвальда приметили, -

выступал молодой поэт-полукровок. Он начал доказывать, что единение национального и русского искусства — благо для обеих сторон и, в первую очередь, для культуры малого народа. Ибо перевод наших произведений на русский язык делает наши творения доступными многим миллионам людей и неизмеримо упрощает путь к переводу на другие языки мира… Юнца оборвали, не дали ему закончить и развить мысль. Яркое же взволнованное выступление Эвальда своей эмоциональностью и решительностью привлекло внимание и одобрение председателя собрания — уважаемого господина Петерса.

В своём кругу они уже давно не употребляли уравнительного слова 'товарищ'.

Господин Петерс похвалил истинного патриота Хартса, а в конце собрания, доброжелательно взяв его под руку, пригласил к себе домой 'на кофе'.

Там был не только кофе.

Серьёзные и немолодые незнакомые Эвальду люди курили сигары, пили бренди и мартини. Говорили тихо и внушительно…

…Вскоре Эвальд Хартс стал заместителем руководителя пока негласной организации ' Воссоединение'.

9

С тех пор прошло более пяти лет.

Республика стала самостоятельным государством. Союз сограждан — 'Воссоединение' — легальным, а Эвальд — его руководителем.

Хартс сидел в своём кабинете, отделанном, как стало принято говорить в 'евростиле', хотя, видит Бог, никто не в состоянии определить, что же это такое?

Он тоже теперь курил сигары, тоже говорил негромко и уверенно.

Принимая посетителей и давая им поручения, он, если признаться самому себе, не всегда понимал смысл своих распоряжений, но никогда не ошибался в их формулировках. Ничего странного в этом не было, так как Хартс в подобных ситуациях передавал указания господина Петерса, об истинной роли которого и сфере деятельности только догадывался…

Поэтому, когда Петерс изредка приглашал его к себе (годы прошли, а подобных встреч было — по пальцам сосчитать), Эвальд всегда волновался.