надсадному вою двигателя: — А движок мы сорвем, это как пить.
Вездеход мчал по снежной целине. По таежной просеке. По низкорослому подлеску.
…Их мотнуло так, что Романцев не успел среагировать и крепко приложился головой в стальную стенку.
— Ты б поаккуратней, Степа, — потирая скулу, сказал Романцев. — Вроде встречных нет.
— Выходи, — сказал Пантелеев.
— Че-го-о? — прищурился Романцев.
— Того. Коли водитель говорит «выходи», стало быть, надо вытряхиваться. Тут, товарищ командир, — пояснил Смолину Степан, — ямы буровые… Нефть искали… Шест возьми! — крикнул он вылезшему Романцеву. — По правому борту закреплен…
…Романцев шел впереди на лыжах, шестом тыча в снег — не яма ли. Вездеход двигался за ним. Двигатель отдыхал на малых оборотах.
— Ишь ты… — Степа даже голову набок склонил, прислушиваясь к мотору. — Как поет… Отдыхает… — Вздохнул: — Вот бы так с человеком: послушал — и все понятно… А ямы эти я, товарищ командир, еще с прошлых учений запомнил… Вообще, скажите, если, конечно, не секрет, чего вы меня-то взяли?
— Вот за это и взял, — улыбнулся Смолин, постучав согнутым пальцем по теплому железу мотора.
— А-а… — покивал Пантелеев. — А я думал: колбаса, мол… Мне ведь, товарищ сержант, первенство позарез надо выиграть…
Майор Лесников сидел за письменным столом и глядел на исписанный вдоль и поперек одними и теми же цифрами листок. Подвинул его к себе в который раз, начал:
— Вездеход — 30—50 км/ч. В пути — 25—30 ч. АН-2 — 200 км/ч. Отдых — 16 ч. Эп…си…лон, — вслух шептал Лесников, выводя закорючистую буквицу, — так его…
Получилось с эпсилоном часов под восемьдесят, как ни крути, то есть ТРОЕ суток хватило б едва- едва, а уж ДВОЕ…
Тем не менее Лесников написал «48», а рядом написано: «Антициклон».
Вошла девушка-связистка:
— Товарищ майор! Метеорологи говорят, что антициклон не коснется интересующих вас квадратов, — она положила перед ним листок с данными.
— Соедините меня с «Первым», — помолчав, сказал Лесников. — Скажите: очень срочно.
Ветер усиливался. Смолин, увязая выше колен, подошел к Романцеву, ухватился за шест, кивнул на вездеход:
— Погрейся!
— Ты время считал? — спросил Романцев, отстегивая крепления лыж.
— Семьдесят часов! — отозвался Смолин, надевая лыжи.
— Шестьдесят девять! Если не спать совсем. — Романцев потер рукавицей прихваченное морозом лицо. — Кстати, ты одну буковку не учитываешь, — он начертил в воздухе эпсилон, — этот знак обозначает непредвиденные осложнения…
Шест так глубоко ушел в снег, что Смолин пошатнулся и невольно схватился за плечо Романцева, чтобы устоять.
Замахали вездеходу. Степа обошел опасное место слева. Романцев пошел к машине.
— Что ты предлагаешь? — спросил его в спину Смолин.
— То, о чем ты думаешь, но не решаешься, — был ответ.
Станцию со всех сторон окружали башни новых кварталов. Московская окраина.
Михаил Смолин стоял на перроне в стареньком ватнике с небольшим чемоданом в руке. Перед ним — женщина с бледным и каким-то повядшим лицом, быть может, казавшимся таким из-за слишком ярко накрашенных губ. Небольшого роста, она едва доставала ему до плеча.
— Ты уж там, Мишенька, старайся… слушайся… Начальников уважай…
Михаил молчал. Равнодушно смотрел поверх нее. На платформе прощались несколько призывников. Друзья веселили их гитарами, а девушки то возбужденно смеялись, то вдруг принимались плакать от смущения и еще от чего-то нового, что начиналось для них с этой первой в их жизни разлукой.
— Что ты все молчишь, Мишенька? — продолжала женщина. — Скажи… хоть что-нибудь, скажи…
— Мишенька… скажи… — поморщился Смолин. — Давай, тетя Лиза, прощаться.
— Давай… конечно, давай… — заторопилась она и протянула ему синюю косынку. — Вот, возьми, Мишенька… Это матери твоей… Возьми на память… — она все тянула руку, но Мишка ответно свою не протянул, и косынка, выпав из ее пальцев, медленно опустилась на холодный бетон платформы.
— Я как лучше, Мишенька… — совсем растерялась тетя Лиза, глядя на ярко-синий шевелящийся под ветром комок. Глаза ее влажно заблестели.
Смолин тоскливо глядел по сторонам: так же шумели вокруг провожатые и провожаемые, строился военный оркестр, покрикивал тепловоз, бежавший от запасных путей.
Ветер приподнял платок и бросил на масляно блестевшие рельсы. Тетя Лиза медленно закрыла лицо руками…
Внезапно закричали люди. Плакавшая тетя Лиза отняла руки от лица.
— Что это?! Да что случилось?! Миша! Где Миша? — и, с необыкновенной силой разведя руками людей, протиснулась к рельсам.
Тепловоз прошел. Невредимый, слегка побледневший Мишка поднялся между рельсами, взял косынку и, подняв ее, разжал пальцы.
А ветер подхватил голубой шелк, взмыл его вверх и понес маленьким кусочком голубого неба в этих блеклых осенних сумерках.
— Да этого просто не может быть… — сказал майор Лесников, глядя то на листок с новыми координатами группы Смолина, то на карту. — Пусть их запеленгуют еще раз.
Связистка вышла.
Лесников, крутя по привычке чуб, пододвинул к себе бумагу с расчетами.
Вошла связистка:
— Пеленг тот же, товарищ майор.
— Спятили они, что ли? — сердито пробормотал майор. — Немедленно свяжите меня с ними. Это ж район, закрытый для передвижений!..
Пищал вызывной зуммер рации. Но на него не обращали внимания. Вездеход медленно полз по краю многометрового обрыва правая гусеница почти все время была на весу. Из-под нее густо сыпался вниз раздробленный лед, срывались пласты слежалого снега.
Смолин командовал, высунувшись по пояс из люка:
— Чуть левее, Степочка… Еще! Лево держи!..
— Куда уж левее… — бурчал Степа, с ловкостью манипулятора работая рычагами.
Левая гусеница с лязгом царапала почти отвесную ледяную стену. Пробуксовывала — тогда машина опасно съезжала вправо…
Степа, смешно выпятив нижнюю губу, сдул с носа капельку пота.
— Отдыхай! — Романцев, сидевший рядом, ухватился за рычаги.
Поменялись местами. Степа стянул шлем, отер рукавом лицо. Мокрые волосы топорщились, как после речки.
