взгляда от маленького счастливого лица.
– Жан-Клод?
– Ну что?
– Хочешь, я обниму тебя?
– Ну да, малыш.
Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Некоторое время они сидели в тишине. Птичка впорхнула в пристройку и, пролетев между деревянными балками, с резким криком исчезла на выгоне.
– Жан-Клод…
– Да?
– Ведь хорошо вот так, вдвоем?
– Ну да.
Играя, она перебирала один за другим пальцы юноши.
– Ты на меня правда не сердишься?
– Да за что?
– За все, за тебя, за меня.
– Ну же, Жанни, ты несносна… Послушай, время идет. Тебя, наверное, ждут на ферме.
– Я сказала, что ушла в деревню. Ничего не поделаешь! Я примерно себя вела. Расскажи мне о Париже, дорогой. Он большой, а? Там есть все, что угодно?
– Все, что угодно, кроме такой девчушки, как вот эта.
– Насмешник!.. Жан-Клод?
– Что еще?
Но она, казалось, смутилась.
– Ну что, Жанни?
Жанни приблизила губы к уху юноши.
– Скажи, – прошептала она, – я тебя не очень…
– Не очень?..
– Не очень разочаровала…
Она тут же отвернула покрасневшее лицо. А он со смехом:
– Маленькая дурочка! Зачем ты спрашиваешь?.. Ну что такое? Что еще случилось?.. Жанни? Жанни! О! Негодница!
А она, опустив голову и прижав ладони к глазам, безутешно рыдала. Все ее тело легонько вздрагивало; казалось, она так долго это держала в себе, что не могла больше сдерживаться и в рыданиях наконец-то находила освобождение.
– Жанни, тебе плохо?
Он, конечно, выглядел растроганным. 'Но, может быть, – говорил я себе, – ему надо было бы произнести это нежнее, крепко обнять ее, даже поплакать вместе с ней?'
– Нет, всхлипнула она, – мне не… Я не знаю, Жан-Клод, не знаю.
Она вытерла слезы, попыталась улыбнуться; но новая волна рыданий захлестнула ее.
– Не сердись на меня, Жан-Клод, я не могу остановиться.
Она говорила еще прерывающимся голосом:
– О да! Несносная, несносная девчонка! Внезапно раздался звук шагов снаружи. Кто-то перешел мостик через ручеек, затем направился к дому. Молодые люди, должно быть, тоже услышали: они вскочили с настороженными лицами.
– Бежим, – сказал мой товарищ, – как бы нас здесь не нашли.
Мы спрятались за домом, в подлеске.
По тропинке, пересекающей поляну, мимо дома шел крестьянин с топором на плече. Он проделал этот путь не торопясь, и вскоре мы увидели, как он скрылся в лесу.
– Нечего было бояться, – сказал Баско. – Ну что, возвращаемся?
– Уже поздно, может, лучше домой пойти?
Я жалел Жанни и был смущен тем, что мы случайно подслушали.
– Не говори глупостей, пошли. Мне кажется, они не договорили… Да не шуми ты, черт возьми!
Жанни так уж точно не договорила всего, что ей нужно было сказать: достаточно было увидеть ее стоящей у камина, рядом с юношей, то смотревшей на него, то опускающей голову, чтобы понять, что самое тяжелое и самое тайное оставалось еще не высказанным. А он рассеянно стоял, руки за спину, немного утомленные глаза смотрели на дверь – казалось, ему нужно усилие, чтобы поддаться этой жалостливой нежности.
