— Я не уверена, — сказала Фелисити. — Только подозреваю. Подтверждения еще нет.
— То-то в последнее время мне стало казаться, что ты слегка поправилась, — сказал Тони, улыбаясь от уха до уха.
Фелисити пошарила в сумочке, вынула платок и вытерла глаза.
— Ради Бога, о чем ты плачешь? — спросила Айрин, отрезая большой кусок фруктового торта и передавая его дочери. — Держи. Теперь тебе нужно есть за двоих.
— Но мы с Тони не можем позволить себе ребенка. — Вот и все. Она сказала правду. Их денег не хватит на еще одного младенца.
— Конечно, можем! — Тони обнял ее и так стиснул, что едва не задушил. — Можем позволить себе что угодно, если очень захотим этого.
— Придется позволить, — сказал Филип, — раз уж он есть.
— Это будет нелегко. — Фелисити шмыгала носом и продолжала утирать слезы.
— Как все, что чего-то стоит, — ответила Айрин. — Было бы желание, а остальное приложится.
— Мама, не говори банальностей. На самом деле я только думаю, что беременна. Я могу ошибиться, — с надеждой сказала Фелисити. И заметила на лицах окружающих горькое разочарование.
Они хотят этого, с удивлением поняла Фелисити. Действительно хотят.
ГЛАВА 17
Наследующий день после похорон Венеции Фелисити в последний раз поехала в «Дикенс букс». Путешествие в Лондон на поезде было обычным и в то же время нереальным. Было трудно свыкнуться с мыслью, что этот день действительно последний. Она ощущала себя человеком, потерявшим цель в жизни. Фелисити обвела взглядом пассажиров. Большинство лиц было знакомо, но толком она никого не знала. Тут не было человека, которому она могла бы рассказать о своих чувствах. Она присмотрелась более пристально, пытаясь что-то понять по лицам своих собратьев. Одни читали, другие разгадывали кроссворды в утренней газете, а некоторые — главным образом, молодые люди в роговых очках — что-то быстро набирали на клавиатуре портативных компьютеров. В их поведении не было ничего особенного. Но все они будут работать и сегодня, и завтра. Этот день для них не последний. Что бы они чувствовали на ее месте? Что бы они сказали, если бы их уволили?
— Милая, лучше говорить, что тебя сократили, — посоветовала ей мать. — Это звучит не так обидно.
Уволили, сократили, какая разница? Результат один: ты без работы. Сегодня все было настолько нереальным, что Фелисити не ощущала ни малейших признаков беременности. Уж не приснилось ли ей все, включая вчерашние похороны Венеции?
Когда она прибыла в «Дикенс букс», ощущение нереальности усилилось и дошло до абсурда. Джоан Шримптон попрощалась с ней со слезами на глазах. Переполненная эмоциями, она горячо расцеловала Фелисити, чего до сих пор никогда не делала. Потом совершенно смутилась и вспыхнула как маков цвет.
— Ох, моя дорогая, — чуть не плача, сказала она. — Я никогда не думала, что доживу до такого дня. Не могу найти подходящих слов, чтобы выразить свои чувства.
Фелисити и сама ощущала то же самое. Привычный мир рушился, и это приводило ее в оцепенение. Но Джоан Шримптон было еще тяжелее. Она лишалась не просто работы. Для нее это был конец света. Вся ее жизнь после окончания курсов секретарш вращалась вокруг «Дикенс букс». Фелисити хотела посочувствовать ей, но не решилась ни на что, кроме ответного поцелуя и нескольких неразборчивых слов типа «да, ужасно». Она боялась пробить брешь в броне неистовой гордости, которой окружила себя мисс Шримптон. Фелисити просто не выдержала бы, если бы Джоан расплакалась. Одна слезинка и в самом деле скатилась по ее тщательно напудренной щеке. Но, как ни странно, горе Джоан Шримптон помогло ей собраться с силами.
Верхняя губа Оливера Дикенса была напряжена, и Фелисити поняла: достаточно одного слова, чтобы он не справился с собой. Поэтому она была очень осторожна. Если для нее случившееся было потерей работы, то он и Джоан Шримптон теряли дело, которым занимались всю жизнь.
В здании царила меланхолия. Кое-кто из служащих уже ушел, другие, как Фелисити, разбирали свои столы. Тот, кто еще оставался на работе, выглядел подавленным. Страх перед новым руководством был почти осязаемым, и Фелисити была рада унести отсюда ноги. Скорее в поезд и домой, в Гемпшир! Домой! Фелисити поняла, что впервые за время замужества подумала о Черри-Триз как о доме. Не как о доме Тони, не как о бывшем доме Саманты, но как о своем собственном.
Смешавшись с толпой пассажиров, делавших пересадку с линии Бейкерлоо на Ватерлоо, Фелисити поняла, что она улыбается. Кажется, ей все же удалось изгнать призрак Саманты. Черри-Триз принадлежит ей. Ей, ее странной семье и ребенку, в существовании которого она теперь была уверена. Фелисити уже забыла, что еще утром беременность казалась ей сюрреалистическим сном. И хотя это было нелогично (поскольку медицинское свидетельство должно было ожидать ее только по прибытии; сегодня утром Тони взял у нее образец мочи и отнес в лабораторию, не доверяя покупным наборам, с помощью которых можно было провести тест самостоятельно), Фелисити была уверена не только в своей беременности, но и в том, что родится мальчик, которому она уже придумала имя: Джонатан.
На вокзале Ватерлоо гулял враждебный ветер, трепал полы пальто ее попутчиков, напоминая о том, что зима уже не за горами. Зябко подняв воротник, Фелисити поспешила занять место в поезде, заполненном теми, кто стремился пораньше покинуть Лондон. У всех была работа, а у нее нет. На мгновение она снова ощутила злобу. В ней заговорила гордость, раненная известием о сокращении. Фелисити отвергла предложение матери пообедать.
— Чтобы отпраздновать новое направление, которое приняла твоя жизнь, — сказала утром Айрин.
Но в то время у Фелисити было только одно направление, а именно вниз, так что праздновать было нечего. Теперь же все по-другому. Унывать не следует. Сокращение, ну и что? Не она первая, не она последняя. Газеты пестрят статьями о том, что в современном мире права на труд не существует, что большие компании поглощают малые, а затем уменьшаются сами, проводя сокращение штатов и урезая расходы на зарплату. Иными словами, каждый за себя.
— Смотри на это как на желанную перемену, — говорила мать. Она тоже читала газеты. — Теперь ты сможешь работать на дому. Быть самой себе хозяйкой. Тебе следует сделать то, что советует Оливер: стать литературным агентом. Ты достаточно разбираешься в издательском деле, знаешь, что хорошо, а что нет. Кроме того, у тебя есть нужные связи. Ты справишься.
Конечно, все это верно. Но, когда Фелисити уходила от Дикенса на все четыре стороны, она не чувствовала ни малейшей склонности к книгоизданию. Работать на дому Фелисити не нравилось даже тогда, когда у нее был выбор. Теперь же эта перспектива и подавно не казалась ей привлекательной. Кроме того, она сомневалась, что хочет и может иметь дело с десятками нервных авторов, обладавших непомерным самолюбием и все как один убежденных, что они написали величайшую книгу со времен «Унесенных ветром». Будучи редактором, она могла отстраниться от настырных графоманов, но литературному агенту отступать некуда. Эта работа требует постоянных контактов с людьми, что ее совсем не радовало. Фелисити понимала, что, если она хочет зарабатывать деньги, ей придется расширить сферу деятельности и выйти за рамки издательского дела. Все это было очень утомительно и действовало на нее угнетающе.
Однако в поезде усталость и депрессия прошли, и Фелисити невольно задумалась о будущем. Подумать действительно было о чем. Жизнь снова меняется. Нужно найти место для новых частей головоломки.
Каких сюрпризов мне ждать на этот раз? — думала она. Как ни странно, Фелисити не сомневалась, что они будут счастливы, но знала, что этому счастью всегда будет мешать недостаток денег. Особенно теперь, когда семья скоро пополнится еще одним членом. А потом она подумала о Саманте. Что ждет эту женщину? Сейчас она летит обратно в Америку, к новой жизни с Пирсом. Куда более простой, чем жизнь в Черри-Триз, без запутанных семейных и материальных проблем. Пирс достаточно богат, а Саманта имеет свою
