Они уходили от своих домов, собирали банды лихих людей и блуждали вокруг городов, нападая на проезжих не столько ради наживы материальной, сколько ради удовлетворения своей пагубной страсти. Победить это было трудно. Даже тяжкие болезни их не останавливали, поэтому у многих народов распространилось табу на еду. В списке запрещенных продуктов были и люди, кроме умерших своей смертью. Со временем табу ужесточилось.
С приходом христианства само упоминание о каннибализме было запрещено. Человекоядцам придумывали ужасные полусказочные имена, чтобы окончательно искоренить это зло — вурдалак, оборотень, волкодрак, баба-яга, вампир. Все эти сказочные персонажи были придуманы для того, чтобы дать сказочное имя каннибалам, внедрить в сознание, что на такие поступки способны только придуманные злодеи или покойники из другого мира, а никак не добропорядочные, благонадежные граждане. Книги, повествующие о каннибализме, кулинарные рецепты, советы молодым хозяйкам, средства к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве как еретические и особо опасные преданы огню. Пережили гонения на каннибализм только некоторые русские и немецкие сказки (например, собранные братьями Грим) и некоторых других народов. В них сохранились упоминания об обычной практике каннибализма. Произошло это по причине изустной передачи сказок, а когда их записывали в 17–18 веке, о каннибализме уже было сформировано негативное мнение.
Так был установлен контроль над каннибализмом. И теперь то, что в древности было делом обычным, что делали родственники, соседи, знакомые, нам людям цивилизованным представляется самым страшным и чудовищным явлением. Со временем люди стали другими, более нежными.
В языке многих народов мира сохранились следы прошлых пристрастий далеких предков. Из глубокой древности идет сравнение человека с пищей с тех пор, когда не был еще установлен контроль над каннибализмом, и люди необдуманно и бесконтрольно употребляли в пищу себе подобных, например: 'у тебя щечки, как персики', 'красный, как рак (помидор)' и многие другие. 'Мой поросеночек' — так и сейчас называют нравящихся людей. Раньше это применялось только к людям, вызывающим аппетит. 'Так бы тебя и съел!' — высшая форма восторга. Или: 'мой сладенький, моя сладенькая' — здесь незамаскированно говорится о сладости человеческого мяса. И многие-многие другие. Акт каннибализма не только наслаждение вкусом, но и видом, запахом и самое главное — духовное единение. Чего стоит одно только предложение руки и сердца.
Поцелуи влюбленных, поглаживание, покусывание… — это живущее в каждом человеке стремление к полному, абсолютному обладанию — поглощению своего возлюбленного. Сам половой акт является в данном случае временной заменой акта каннибализма, но через некоторое время партнеров вновь тянет друг к другу. Они не могут жить друг без друга, и они подменяют стремление к поглощению иллюзией, временным слиянием тел. Но, совершив каннибалистический акт, они могли бы быть вместе, они не потеряли бы друг друга, они были бы вместе до конца дней. У кого не возникало желания хотя бы раз в жизни съесть хорошенькую женщину?..
— Ну, у кого, хотя бы раз в жизни, не возникало, желания съесть хорошенькую женщину? — спросил Максим, вопреки обыкновению достав новую сигарету и закуривая.
Сергей молча смотрел на Максима. За все время рассказа он ни разу не встал и не прошелся.
— Катастрофа, но идея исчезновения народов оригинальная. Я думаю, тебе нужно написать научный труд, диссертацию защитить. У Фрейда ведь тоже об этом что-то есть, о чем ты говорил, — что человек, съевший часть чужого тела, присваивает его свойства — что, съев своего отца, дети присваивают себе его силу и отождествляют себя с ним, замыкая круг рождений. Они становятся теми, кем были — самими собой. Или что-то вроде этого.
Сергей встал, подошел к окну.
— Ну да, поглощение чужого тела по Стросону равнозначно поглощению чужой индивидуальности. Кусание в детстве, ведь это раннее проявление каннибализма…
— Да! — перебил Сергей. — Действительно, человек часто совершает странные поступки. Будто не он их совершает, а кто-то другой, особенно в нетрезвом виде. Может быть, это и есть те поглощенные моими предками викинги. Вот недавно ко мне модель пришла такая симпатичная, соблазнительная. Так что, ты думаешь, я с ней сделал?.. Как бы не так! Я ее кофе напоил, поговорил о высоком и проводил до дома, как идиот! Еще и руку ей поцеловал при прощании. Ну, мог я такое, по-твоему, вытворить? — Сергей остановился перед огромным зеркалом на стене и уставился на свое отражение. — Ну, мог?! Вот ты мне ответь.
— Это затмение.
— Вот и я думаю, что другой человек во мне такую глупость совершил. По твоей теории народы исчезли от любви.
— Ты совершенно правильно определил, — улыбнулся Максим. — Они исчезли от любви. Человек рождается от любви, и человек исчезает от любви. Круг замыкается.
— Теория твоя интересна, конечно. Но что скажут в ученых кругах? Может быть, тебя ждет всемирная известность. Давай выпьем по такому случаю.
Сергей направился в дальний конец мастерской к сундуку, в котором у него хранились напитки.
Максим рассеянно обвел мастерскую взглядом и тут за огромным пыльным окном отчетливо увидел человеческий силуэт. Человек стоял на высоте двух метров над землей, руки у него были расставлены в стороны, как у распятого. Он покачивался из стороны в сторону, и было заметно, что он с трудом удерживает равновесие.
Максим поднялся. Подойдя к стене, снял с нее арбалет. Это был спортивный арбалет, но стрела, выпущенная из него на расстоянии в тридцать шагов, пробивала фанеру. Максим хорошо умел управляться с ним. Он натянул тетиву, вставил стрелу.
— Ты чего, охотиться на кого-то собрался? — спросил подошедший с запыленной бутылкой Сергей.
— Да, охотиться, — сказал Максим. — Вон дичь подстрелю сейчас, он кивнул на окно, за которым стоял человек.
Сергей проследил за его взглядом.
— Как он туда дуралей забрался? Из арбалета его, пожалуй, не стоит. Стекло разобьешь — дуть будет. Катастрофа. Дай-ка, я вот так сделаю.
Сергей подошел к окну. Секунду смотрел на человека, потом, вдруг широко расставив руки, громко хлопнул в ладоши. Человек за окном вдруг забавно всплеснул руками и ногами, как будто налету разваливаясь на части, повалился в темноту. Вслед за чем раздался вопль, потом — другой. И все стихло.
— Катастрофа, там места всего на одну ногу было, как он стоял на такой жердочке. Наверное, воздушным акробатом хотел стать. А у меня внизу проволока колючая, вот он и кричал. Больше не полезет. С детства детей не люблю.
— Это не ребенок, это Обжора, — сказал Максим, вешая арбалет на стену. — Он за мной следит.
— А-а… понятно, а давай я твой портрет нарисую.
— Ты не слышал, что с каждым нарисованным портретом человек расходуется.
— Ну, расходуется, — Сергей сел напротив Максима, откупорив бутылку, налил вино в бокалы. — От фотографий тоже, между прочим, расходуется, но не так.
— У меня к тебе, Серега, дело, — Максим сделал глоток вина и поставил бокал на стол. — Нет ли у тебя… — он оглянулся на окно и понизил голос, — нет ли у тебя знакомого повара? Такого, чтобы надежный и не болтливый.
Сергей некоторое время смотрел в глаза Максиму — шутит он или нет.
— Ты чего, обалдел? Ты хочешь, как скифы…
Сергей улыбнулся, снял очки, посмотрел их на свет.
— Пожалуй, я расскажу тебе, — сказал он. — Если ты, конечно, поверишь.
Глава 9
