«Бродом». Видимо, этот центр променада столичных пижонов назвали так в знак протеста против социалистического аскетизма.
И еще одна тонкость. Улица Горького начиналась от угла здания Совета министров, ныне Госдумы, и тянулась до площади Белорусского вокзала. Последним домом на ней был знаменитый одиннадцатиэтажный, который сохранился и поныне. Но это просто улица Горького, не вызывавшая никакого интереса у моих современников.
Московский Бродвей начинался у кинотеатра «Центральный», много лет украшавший Пушкинскую площадь, и заканчивался на углу здания Совета министров. Это была нечетная сторона.
Противоположный тротуар со знаменитым кондитерским магазином, популярной забегаловкой под названием «Соки-Воды», Моссоветом, Центральным телеграфом, Ермоловским театром и кафе «Националь» никакого отношения к Бродвею не имел.
Именно от «Центрального», минуя памятник Пушкину, и текла шумная, нарядная человеческая река. На берегах ее помещался замечательный ресторан ВТО, где царил знаменитый мэтр, с которого Михаил Афанасьевич Булгаков писал своего Арчибальда Арчибальдовича. Называли его двумя кличками: официальной – «Борода» и второй, пожалованной ему Юрием Карловичем Олешей, – «Жопа в кустах». На какую он откликался охотнее, не знаю.
А дальше река текла, естественно, мимо Гастронома № 1, в быту – Елисеевского, в который даже зайти было удовольствием необыкновенным. Никогда мы уже не увидим такого обилия высококачественных колбас, рыбы, сыров и пирожных. Нынче в Елисеевском тоже полки ломятся, но – качество!.. Раньше все это называлось продуктами, а нынче – «потребительская корзина».
Дальше течение тащило вас вдоль галантерейного магазина, замечательного погребка «Молдавские вина», где торговали вином в разлив и буквально за копейки. Можно было основательно нагрузиться.
Как сейчас, я помню узкий пенал торгового зала, маленькую стойку, два или три мраморных высоких столика. Здесь постоянно толпились мхатовские актеры, которых в лицо знала вся страна.
Ну а дальше была гостиница, которая сегодня именуется «Центральной». В народе ее звали «Коминтерновская» – там жили со своими семьями борцы за интересы мирового пролетариата: англичане, болгары, немцы, чехи, немцы, китайцы, скандинавы. Зайти с улицы даже в вестибюль гостиницы было невозможно. Охраняли ее крепкие ребята в одинаковых шевиотовых костюмах. Все интернациональные борцы стали заложниками кремлевского пахана.
В этой гостинице-общежитии половина номеров была свободной, и не потому, что постояльцы уехали в свои, ставшие социалистическими, страны… Местом их последующего, а часто и последнего жительства становились обжитые МГБ Колыма и Коми.
Но давайте оставим это неприятное здание. Тем более что оперативные машины приезжали за этими несчастными глубокой ночью и к черному подъезду.
Теперь, мимо Филипповской булочной, где за зеркальными окнами лакомились мои современники, мы подплываем к ресторану «Астория». В 50-е годы «Астория» потеряла былую славу. А во время войны это был самый популярный коммерческий ресторан.
В Москве, как, впрочем, и везде, все продукты отпускались по карточкам. Ты «отоваривал» карточку, получая положенную норму хлеба, жиров, сахара, и по весьма доступной для всех цене.
В коммерческом ресторане было все – от паюсной икры до рябчиков – и стоило это огромных денег. Поэтому гуляли в нем офицеры-фронтовики, попавшие в Москву проездом на передовую после госпиталя или командированные на несколько дней в тыл.
Дело в том, что жалованье и фронтовые надбавки эти ребята получали на аттестат, то есть их деньги накапливались в финчасти. Уезжая в тыл, они на несколько дней становились богачами.
Кутили в «Астории» постоянно торгаши, работники ОРСов, спекулянты с Тишинского и Перовского рынков, ворье и бандиты.
Слава об этом ресторане гремела до денежной реформы 47-го года.
После нее в Москве заработали все рестораны и кафе в обычном режиме, и вся гулявая публика ринулась в купечески роскошный ресторан «Аврора», на Петровских линиях. В «Асторию» по-прежнему приходили только солидные столичные блатари, ценившие традиции. Вели они себя весьма пристойно, но упаси бог затеять с ними скандал. На улице вполне возможно было нарваться на нож.
Но двигаемся дальше. Книжный магазин уже закрыт. Вечер. Книги не нужны тем, кто вошел в волны реки под названием «Брод».
Памятник основателю Москвы. Я еще тогда обратил внимание, что рядом с ним почему-то не назначали свиданий.
Наверно, из-за мрачно-воинственного вида монументального произведения.
Угол Советской площади и улицы Горького. Кафе «Отдых». Весьма элегантное заведение. Мы сюда ходили крайне редко из-за его некоторой чопорности. Основными посетителями были весьма респектабельные люди. Правда, позже я узнал, что у этого кафе было другое название – «Долина слез». Сюда приходили после решающего показа своей ленты кинематографисты. Те, у которых в Министерстве кинематографии на Большом Гнездниковском принимали фильм с отличной оценкой, ехали пить шампанское в рестораны «Москва» или «Метрополь».
«Отдых» был местом поверженных. Здесь утешали себя коньяком те, чьи картины были закрыты и ложились на полку. Именно здесь прощались с постановочными и перспективами дальнейшей работы.
В те годы наш кинематограф выпускал в год всего двенадцать фильмов.
Об этом печальном кафе прекрасно написал в своем романе «Землетрясение» Лазарь Карелин.
У гастронома, который все называли «Кишка», можно было не задерживаться, у «Академкниги» – тоже, а там уже и самое модное место гуляющей Москвы – «Коктейль-холл», или просто «Кок».
Удивительное дело: когда в стране началась знаменитая кампания борьбы с «безродными космополитами» и низкопоклонством перед Западом, начали бороться с засильем иностранщины в родном языке. Об этом всем указал И. Сталин в своей знаменитой работе «Марксизм и основы языкознания».
Поэтому в футболе форварды стали нападающими, в боксе раунды – трехминутками, французские булки – городскими.
Покойный Илья Григорьевич Эренбург со смехом рассказывал мне, что его друзья объявили негласный конкурс на лучшее название для «Коктейль-холла» в духе последних указаний партии. Победу одержал человек, который придумал наименование «Ерш-изба». И все же красные электрические буквы, сложившиеся в космополитическое название, продолжали победно светиться на главной улице Москвы.
Здесь пили пунши и шампань-коблеры, «Маяк» и «Ковбой», «Флип ванильный» и «Карнавал». Играл на втором этаже маленький оркестр, руководил им высокий усатый красавец-скрипач, которого все звали Мопассан. Он же – будущий прекрасный композитор Ян Абрамович Френкель.
Через много лет в Ленинграде, где по моему сценарию снимали фильм, а Ян Абрамович писал для него музыку, мы почти всю ночь проговорили о славном «Коке». Увенчанный славой композитор вспоминал о нем с тоской и нежностью.
И публика была здесь особая: писатели, актеры, известные спортсмены и, конечно, артельщики – специфическая категория московских жителей.
Несколько лет назад один новоявленный экономист доказывал мне до хрипоты, что теневая экономика появилась у нас вместе с перестройкой. Он обвинил Горбачева, Ельцина, Силаева, Гайдара, Черномырдина и многих других в том, что они породили теневую экономику. Прав он только в том, что раньше такого термина в официальных бумагах ОБХСС не было. Но подпольная экономика существовала с первых лет советской власти, породившей в стране дефицит товаров. Тогда эти люди именовались артельщиками.
Существовала такая структура – Промкооперация. Ее артели, густо разбросанные по Москве и области, выпускали все, что необходимо человеку: бритвы, ручки, рубашки, шапки, белье и так далее – до бесконечности. Но люди в них состояли ушлые. За счет экономии сырья и левых поставок они выпускали неучтенный дефицитный товар, который с ходу расходился в небольших магазинчиках.
Понятно, что поставка непланового сырья и реализация продукции не могли обходиться без
