малейшего представления о том, где его найти.
Как-то днем я сидела за пианино. Было жарко, и я надела одно из своих новых домашних платьев – из бледно-голубого жатого шелка. Ощущая на своем теле приятную прохладу, я не видела ничего вокруг, исполняя одну из недавно разученных песен Роберта Бернса, и не заметила, как отворилась дверь. Как раз в этот момент я пела: «Моя любовь – как красная, красная роза». В комнату вошел Крэн и торжественно воззрился на меня. Я встала и не без робости направилась к нему. Остановившись перед ним, я улыбнулась, а он мягко заключил меня в свои объятия.
– Элизабет, – почти прошептал он, – ведь я нравлюсь вам, не так ли?
– Конечно, нравитесь, – в ответ прошептала я.
– Вы любите меня?
– Я еще не знаю, что такое любовь, – честно ответила я, – но мне хотелось бы узнать об этом. От вас.
Крэн улыбнулся, в глазах его читалась нежность.
– Клянусь вам, что я стану хорошим учителем и буду верен своей единственной ученице.
– Мне будет очень приятно.
Мы по-прежнему говорили шепотом, будто хотели скрыть свой разговор от посторонних ушей, хотя в комнате, кроме нас, никого не было.
– Я приехал сообщить вам, что сам буду сопровождать вас на следующий бал, а после него мы вместе вернемся домой. Кроме того, я хотел просить вас об одном одолжении.
– О каком? – пробормотала я. Его руки медленно сжимались вокруг моей талии, он наклонился и стал покрывать мое лицо нежными поцелуями.
– Я хочу просить, чтобы вы надели белое платье – то самое, которое было на вас во время первого бала – и сделали такую же прическу, как тогда.
– Но, – робко запротестовала я, – у меня есть замечательное новое серебряное платье. Оно уже готово. Разве вы не хотите увидеть его?
– Нет, – ответил Крэн, – не хочу, – и поцеловал меня в ямочку на шее. – Вам нравится? – спросил он.
– Да, – слабо ответила я. В его руках я чувствовала себя легкой, как перышко. Внезапно он крепко прижал меня к себе и начал целовать страстно, необузданно, просовывая язык между моими зубами, изо всех сил сжимая руками мою спину и плечи. Я почувствовала, что мои колени становятся ватными.
– А как вам нравится это? – спросил он, резко отпустив меня. Ощущение было столь непривычным, что, посмотрев на полковника невидящим взглядом, я только и смогла, что прильнуть к нему.
С удовлетворенным вздохом он снова прижал меня к себе и на сей раз стал целовать медленно, мягко и ласково.
– О, весна, о, моя весна! – шептал он. – Я не чувствовал ничего подобного уже много лет. Мы вместе достанем звезды с небес, и ты сможешь украсить ими свои волосы…
В этот момент отворилась дверь, и я отпрыгнула от полковника, как испуганная лань. На пороге стояла Белль.
– Чем обязаны, Крэн? – спросила она.
На лбу полковника выступили крупные капли пота, что я, разумеется, отнесла на счет жары, и, вынув широкий белый носовой платок, он стал поспешно их вытирать.
– Просто заехал сообщить Элизабет о предстоящем бале и попросить об одном одолжении, – улыбнулся он.
– О каком еще одолжении? – холодно допрашивала его Белль.
– Полковник хочет, чтобы я была одета так же, как на первом балу, – торопливо пояснила я. – Я рассказала ему о своем новом серебряном платье, но он хочет видеть меня в белом.
– Судя по тому, как блестят ваши глаза, я понимаю, что мне пора восвояси, – констатировал Крэн. – Что вы за жестокосердная женщина, Белль! Следующие три дня будут самыми долгими в моей жизни.
Уже взявшись за дверную ручку, он повернулся к Белль и, одарив ее хитрым взглядом, спросил:
– Кстати, она никогда ничего не надевает под платье, когда находится дома?
И вышел.
Я залилась густым румянцем и только открыла рот, чтобы дать своей наставнице пояснения, как дверь вновь отворилась и в проеме показалась голова полковника.
– Только что, моя красная роза, у вас был урок номер один.
И дверь опять захлопнулась. Да, Крэн положительно был скорее дьяволом, чем человеком.
– А теперь изволь объяснить мне, что означает весь этот спектакль! – потребовала Белль. Внезапно мне стало весело: все-таки это здорово – нравиться кому-то.
– Поскольку ты не хочешь научить меня ничему, что связано с любовью, за мое обучение взялся Крэн.
– Как хорошо, что я вовремя вошла, – сухо парировала Белль. – Какая ты еще, в сущности, глупая маленькая гусыня! Ведь бумаги до сих пор не оформлены. А теперь, ради всего святого, пойди и надень нижнее белье. Хватит мне из-за тебя головной боли.
Словно на крыльях, я понеслась в свою комнату. Белль боялась, как бы чего-нибудь не произошло, пока не подписаны эти глупые, никчемные бумажки. Но я-то знала, что ей не о чем волноваться – Крэн слишком
