– В таком случае нам достаточно будет только указать им на ошибочность их подхода, не так ли?
Мы смеемся. Заказываем еще по стаканчику. Потом Гарри внезапно смолкает и погружается в задумчивость.
– Я хотел поговорить с тобой еще об одной вещи, Джек.
– Да?
– Это довольно деликатный вопрос, – негромко говорит Гарри, окидывая взглядом зал.
Я непроизвольно сдвигаю брови. Хотелось бы знать, какую хрень он задумал.
– Помнишь вчерашний вечер в клубе? То, что говорил Муни…
– Это насчет того бизнеса, который он предлагал? Ты действительно думаешь, что сможешь вытеснить с рынка мальтийский клан?
– Да нет, я не об этом.
Внезапно до меня доходит.
– А-а, «труп в чемоданах»! – выпаливаю я, пожалуй, чересчур громко, и Гарри, досадливо сморщившись, прикладывает палец к губам.
– Ты о том парне, которого раскромсали на сколько-то кусков и упаковали в чемоданы? – говорю я шепотом. – Ну и что?
– Как я уже сказал, – говорит Гарри, – это довольно деликатный вопрос. Мне нужна кое-какая помощь.
Постой-ка, думаю я про себя. Что это еще за разговор такой? Ведь я не хочу иметь к этому делу никакого отношения! Может быть, Гарри каким-то образом причастен к этому убийству и теперь ему нужно замести следы? Никогда не знаешь, что у этих гомиков на уме! А я и знать не хочу. Ничего не хочу знать. Ведь мне прекрасно известно, на что способен Гарри. То, чему я стал свидетелем сегодня утром, – просто детские игрушки по сравнению с остальным. Он совершал и другие, еще более ужасные вещи. Джимми Мерфи, забетонированный в одну из опор Уэствейской эстакады, мог бы это подтвердить. Впрочем, мы все совершали страшные поступки. Мэдж… Это я сделал ее калекой. Видит Бог, она этого не заслужила, бедняжка.
– Ну что, Джек?
– Я… Я не знаю, Гарри. Мне что-то не очень хочется лезть в эти дела.
– Почему?
– Видишь ли…
– Да перестань ты трястись, ничего тут страшного нет! Я просто хочу провести собственное расследование, кое-что разведать. И мне нужен помощник.
Пожимаю плечами.
– Честное слово, не знаю, Гарри.
И я действительно не знаю. Мне трудно даже представить себе эти гомосексуальные дела, делишки, связи и прочее… Нет, по большому счету я ничего не имею против «голубых», но только покуда они сами решают свои проблемы.
– Поехали домой, Джек.
Гарри встает. Я вздыхаю, но делать нечего – приходится уходить. Гарри просит довезти его до Пиккадилли, и я соглашаюсь. Правда, меня немного клонит в сон, поэтому я закидываюсь парочкой черненьких «бомбовозов».
Когда мы добираемся до Пиккадилли, становится уже совсем темно. Яркие огни реклам кажутся особенно резкими – это начинают действовать «колеса».
– Чего ты хочешь? – задиристо спрашивает снятая «девочка».
– Хочу немного поговорить, – отвечает Гарри.
– А-а, «грязные разговорчики»!
– Нет, ничего подобного. Я хочу поговорить о парне, которого убили.
Я бросаю быстрый взгляд в зеркало заднего вид. Мордашка у «девочки» становится испуганной.
– Его звали Берни, – продолжает Гарри. – Ты его знал?
Парень кивает. Он действительно напуган.
– Я тоже его знал, – говорит Гарри.
– Но я правда ничего не знаю! – торопливо бормочет парень. Он в ужасе, все его нахальство как ветром сдуло. Жалобным шепотом он добавляет:
– Я все равно ничего не скажу.
– Послушай, малыш…
Гарри пытается взять его за руку, но парнишка бросается к двери и пытается выскочить наружу, хотя мы движемся по Хэй-маркету на довольно приличной скорости. «Мэдж», – вспоминаю я и, поморщившись, нажимаю на тормоза. Визжат покрышки, идущая за нами машина резко сигналит. Гарри и парнишку бросает вперед.
– Джек! – орет Гарри.
Парень кое-как встает на ноги. Он в истерике, и Гарри отвешивает ему несколько пощечин.
– Джек! – снова кричит он. – Какого черта?! Поехали дальше!
И мы едем дальше. Парнишка негромко всхлипывает на заднем сиденье, и Гарри что-то негромко нашептывает ему на ухо, очевидно пытаясь как-то успокоить.
– Послушай, – говорит он, протягивая парню носовой платок, – я не причиню тебе вреда. Просто расскажи мне все, что знаешь.
Парень немного успокаивается. Сморкается в платок. И начинает говорить:
– Да, я знал Берни. Правда, не очень хорошо. Я знал, что он промышляет тем же, чем и я, – вот и все. Он, впрочем, мне нравился. Хороший такой парень – тихий, спокойный, немного мечтательный. В последнее время он совсем не появлялся на Дилли. Когда я в последний раз с ним разговаривал, он обмолвился, что бросает это дело. Берни собирался стать поп-звездой – так он говорил. Кажется, он нашел какого-то богатого «жоржика» – звукорежиссера или продюсера, который выпускает пластинки. Гомика, разумеется. «Жорж» вроде бы обещал помочь ему сделать несколько записей. Это очень похоже на Берни – он всегда мечтал прославиться. Правда, до сих пор он только один раз снимался для порнографических открыток у какого-то типа на Нэвис-стрит, но даже после этого Берни несколько раз говорил ребятам, что настанет день, и он станет знаменитой на весь мир фотомоделью. Вот, собственно, и все. О том, что с ним случилось, я ничего не знаю, честно…
– Ну хорошо, – говорит Гарри. – Отвези нас назад, Джек. Скажи-ка, малыш, как тебя зовут?
– Фил.
– Вот что, Фил… Если кто-то будет задавать тебе какие-то вопросы, держи язык за зубами. Но сам потихоньку порасспрашивай ребят, может быть, кто-то из них что-то слышал. А как только узнаешь что-то важное, дай мне знать.
Пока машина движется по Пиккадилли-Серкус, Гарри вручает Филу свою визитку и несколько банкнот. Уже на подъезде к «Говяжьей выставке» он дружески треплет парня по плечу.
– Не забудь, Фил, – как только что-то узнаешь, сразу же звони.
Фил прячет деньги и визитную карточку в карман и выбирается из «даймлера». На прощание Гарри успевает пожать ему руку.
– И будь осторожен, – говорит он.
– Куда теперь? – спрашиваю я в надежде, что теперь мы можем поехать куда-нибудь выпить.
– Давай на Шафтсбери-авеню. Думаю, нам стоит немного пошарить в окрестностях Нэвис-стрит.
Что ж, это логично. Если парень был связан с производством порнографии, быть может, там найдется кончик ниточки. Вот, кстати, еще одна причина, почему Муни так нравилось участвовать в расследованиях. Детективная работа. Теперь мне понятно, насколько она может быть захватывающей. И все равно мне по- прежнему не хочется иметь к этому делу ни малейшего отношения. Что у Гарри на уме? Что он задумал?
