Данте знаком разрешил ему войти и, когда тот переступил через порог, рассмотрел его. Слуга был пожилым, очень возможно, ловким в обслуживании, казался веселым и чрезвычайно вежливым. В его лице, испещренном морщинами, выделялись глубокие вертикальные складки, как у человека, который провел много лет весело, который всегда был в хорошем настроении и находил в нем спасение от суровой жизни. Он остановился посреди комнаты, глядя с симпатией на гостя слегка прищуренными глазами.
? Граф послал вам фрукты.
Он повернулся, сделал знак в темноту за полуоткрытую дверь, и в комнату вошли три юных пажа с подносами, наполненными фруктами, белым хлебом из хорошей муки и несколькими кувшинами с водой и вином. Они поставили свою ношу на другой стол и немедленно удалились, отвесив напоследок глубокие поклоны. Слуга же остался на месте; Данте, временно освобожденный от своих угнетающих скорбей, с интересом наблюдал эту смешную сцену. Человек с дружелюбной улыбкой так отличался от серьезных слуг, которые прислуживали ему в Вероне, что ситуация сама по себе вселяла в него доверие. Он увидел в послании еды нечто большее, чем гостеприимство графа. Это было решение избежать присутствия фальшивого уроженца Болоньи за столом наместника короля Роберта, избежать возможного любопытства домочадцев. Данте оказался кем-то вроде отшельника, живущего в роскоши. Но он не испытывал недовольства одиночеством и подобной ситуацией. Вот необходимость находиться в обществе флорентийцев, лицемерных врагов с притворной симпатией на ликующих лицах хозяев города, была бы для него невыносимой.
? Само собой разумеется, ? снова заговорил слуга, ? вы можете попросить что-нибудь другое, что пожелаете. Я с удовольствием буду служить вам.
? Прекрасно. Спасибо, ? ответил Данте с искренней благодарностью.
Однако человек все еще не уходил. Он оставался стоять, колеблясь, словно сомневался, сказать что-то или повернуться и уйти. Поэт решил помочь ему.
? Что-нибудь еще?
? Да, ? ответил он с широкой улыбкой и еще больше щуря глаза, так что они стали похожи на пару щелей. ? Я спрашиваю себя, если… важно ли для вас, чтобы я привел в порядок комнату, пока вы здесь находитесь.
Просьба вовсе не была обыкновенной и, конечно, нарушала все правила. В нормальных условиях поэт не изменял своему вдумчивому одиночеству, но здесь условия были явно ненормальными, и оставаться в компании с этим человеком казалось поэту куда приятнее, чем снова оказаться наедине со своими мыслями. Слуга направился прямо к кровати, которая терпела возбужденный сон Данте. По дороге он несколько раз споткнулся, пока не наткнулся на кровать.
? Вы должны извинить меня, ? произнес он, ? но мое зрение оставляет желать лучшего. Чтобы хоть что-то увидеть, мне нужно сильно щурить глаза, так что я становлюсь похожим на этих язычников из стран восходящего солнца.
Данте весело улыбнулся, услышав, как старый слуга объяснил свою близорукость.
? Говорят, кто-то уже изобрел магические стекла, которые могут возвратить зрение даже слепым. Вы слышали об этом? ? продолжал говорить слуга. ? Я задаюсь вопросом, возможно ли такое?
Действительно, по Италии бродили несколько нарядных стекольщиков, способных увеличивать изображение всего, что находится далеко от них. Данте знал их, держал эти стекла в руках и перед глазами, хотя и не хотел говорить об этом.
? Я тоже слышал такие рассказы, ? решился Данте на неопределенный ответ.
Слуга наклонился. Он измерил высоту кровати, извлек своего рода трость с ручкой, которую растянул до другой стороны. Потом он похлопал по одеялу, так что поднял два столбика пыли.
? Даже если это правда, ? произнес слуга, ? то как же быстро бежит время! Дьявольски! Однако всегда говорят, что прежние времена были лучше.
Данте молчал. Он сам был из тех, кто утверждал это.
? Но, ? продолжал слуга, ? когда я был молод, старики говорили то же самое… а когда они были юными, несомненно, их деды говорили то же… Если мы продолжаем все еще смотреть назад, только Богу известно, когда в действительности наступят лучшие времена. И кроме того, ? добавил он с хитрой улыбкой, ? в поисках этих лучших времен мы можем вспомнить 1000 год. Но это время должно быть на самом деле плохим, потому что люди думали, что скоро конец света, а конец не наступил. Тайна, ? заключил он, покачав головой, ? настоящая тайна.
Данте засмеялся над любопытными замечаниями этого человека.
? Но, ? сказал слуга, немного смутившись, ? возможно, вам надоела моя болтовня.
? Нет, совсем нет, ? успокоил его Данте. ? Как тебя зовут?
? Кьяро ? имя, которое мне дали при крещении. Хотя все зовут меня Кьяккерино, ? ответил слуга с улыбкой, начиная перетряхивать одеяло. ? Вот так дела обстоят.
? Ты долго служить графу? ? спросил Данте. Его рассмешило это имя, которое характеризовало слугу как человека болтливого и любящего сплетни ? поэт разгадал игру слов.[42]
? Нет, мессер, ? ответил Кьяккерино. ? Я служу коммуне. Сколько я себя помню. После несчастия под Монтаперти[43] до приезда графа Гвидо Новелло во Флоренцию работы было мало, ? сказал слуга задумчиво, прерывая свою работу. Потом он вернулся к поднятому гагачьему пуху и снова заговорил: ? Но я флорентиец, вот так. В добрые и дурные времена, ? произнес он с улыбкой. ? Во Флоренции я вырос, здесь и умру… Знаете, прах к праху.
Кьяккерино болтал, как хитрый шарлатан. Данте понимал, что никакое прозвище не подошло бы ему так же хорошо, как его имя. Как только гость давал слуге повод, его язык распускался и болтал без устали. В этом были свои преимущества ? возможность получать сведения, не выходя из комнаты, хотя, чтобы оценить информацию, следовало отделить зерна от плевел.
? У графа есть собственные слуги, ? продолжал Кьяккерино, ? но многих предоставляет коммуна, их назначение любезно одобряет граф, широкой души человек. По правде говоря, коммуна не очень любит наместника короля, ? добавил он, подмигивая.
Данте заметил, что Кьяккерино был одарен завидной проницательностью ? преимущество плутовства. Похоже, слуга понял, что гость ? известный человек, судя по его скупым словам и достоинству, присущему придворному. Данте искренне нравилось говорить с этим человеком.
? Тогда ты должен многое знать о Флоренции, ? произнес поэт.
? Да, не сомневайтесь, ? подтвердил Кьяккерино. ? Невероятно многое, в этом все уверены, а больше остальных моя святая жена, ? сказал он насмешливо. ? И они правы. Для чего еще нужен такой невежа, как я, если не для таких вещей?
? Хорошо, ? произнес Данте, он пребывал в хорошем настроении, ? философ сказал, что все люди по натуре тянутся к знанию.
Кьяккерино удивленно посмотрел на него.
? Аристотель, ? непринужденно пояснил поэт.
? Ну, тогда он, безусловно, прав, этот Ориосто Тель, ? обрадовался Кьяккерино. Данте не пытался поправить его. ? Хотя многие вещи, которые тут происходят, очень грустно узнавать и помнить, ? добавил слуга печальным голосом.
? Например? ? спросил Данте, очень заинтересованный возможным исходом этой беседы.
? Ну… ? заколебался Кьяккерино, словно подыскивал слова. ? Я не понимаю ничего в том, что называют политикой… Я не сомневаюсь, что, благодарение Богу, наши правители делают все необходимое. Но мне кажется, что изгонять столько людей из своей земли ? недоброе дело. В последний раз больше тысячи человек покинули Флоренцию, ? добавил он тихо, почти доверительно.
Несмотря на преувеличение, эти слова вызвали в Данте надежду на простой народ, хотя речь шла о тех, кто не имел ни голоса, ни прав в принятии государственных решений. Возможно, однажды народ обретет силу и получит необходимый толчок, чтобы воспрепятствовать этим кровавым событиям, порождающим столько страданий.
? У тебя есть друзья среди тех, кого изгнали? ? спросил Данте.
? Если у кого-то во Флоренции нет друзей или родственников среди них, ? ответил слуга, ? он одинок в этом мире. Кроме того, среди изгнанных всегда были гибеллины. Поэтому… от гвельфов… не может
