вприпрыжку бежали мальчишки.
У ворот домика, закрытого пышными кронами вишневых деревьев, инвалид остановился, предупредительно постучал костылем в калитку и тут же вошел. За ним хлынули сопровождающие. На пороге домика показалась маленькая старушка в черном платке. Небыло в ее внешности ничего такого, что напоминало бы ее сына. Казалась невероятной и в то же время глубоко трогательной мысль о том, что эта маленькая женщина смогла родить такого богатыря, каким был Георгий. Узнав, что письмо ей бросили с самолета товарищи сына, она от неожиданности растерялась, заплакала и торопливо зашарила по карманам фартука, отыскивая очки. Но очков не оказалось.
– Да куда же, куда они делись? Где я их положила? – суетясь, взволнованно спрашивала она себя.
Курносый мальчуган, очевидно, не впервые бывавший в этом домике, бочком проскользнул в дверь и тут же появился обратно, осторожно держа в руках пропавшие очки. Лицо старушки, круглое, еще хранящее под мелкими морщинками следы былой пригожести, выражало горе. То, что товарищи ее сына не забыли о ней, помнят, глубоко взволновало материнское сердце. Она глядела на письмо сквозь очки и ничего не видела. Туман застилал глаза. Буквы расплывались. Анастасия Савельевна сняла очки, снова надела их и кое-как вполголоса прочитала короткие строчки:
«Дорогая мама! Мы летим на запад. Летим освобождать нашу землю, наш народ от фашистских зверей. Мы помним и будем всегда помнить нашего боевого товарища и друга – вашего сына Георгия Ивановича, отдавшего жизнь за Родину. Много фашистов поплатилось и поплатится жизнью за его смерть. Не горюйте, мама. Пишите нам, если в чем нуждаетесь, мы вам поможем, все для вас сделаем, а кончится война, приедем навестить вас, как родные сыновья».
– Как родные сыновья… – тихо, вполголоса повторил инвалид.
Анастасия Савельевна бессильно опустилась на порожек, дети притихли, испуганно прижавшись к матерям. Женщины, подперев руками щеки, плакали.
Пятые сутки были на исходе, когда полк в полном составе подлетал к Сеще. Под крыльями самолетов – зеленое море лесов. Сквозь синеватую дымку утра, нависшую над землей, в зеленых просторах изредка проглядывали серые крыши деревенских домов, смутно желтели песчаные прогалины, сверкающими островками проплывали озера. Невиданный на юге пейзаж.
«Вот он какой, знаменитый партизанский край!» – думал Черенок, оглядываясь по сторонам, и, удостоверившись, что его ведомые следуют за ним, снова смотрел на леса, облитые золотыми потоками солнечного света. Ощущение, что приближается что-то особенное, не покидало летчика с тех пор, как он появился над Полесьем. Такое ощущение, должно быть, бывает у бегуна, когда он, заканчивая трудную дистанцию, приближается к финишу.
Штурмовики подходили к аэродрому.
Окаймленный со всех сторон капонирами, похожими на подковы, аэродром представлял ровную площадь, ограниченную с западной стороны редким сосновым бором. Из центра ноля расходились под углом два луча взлетных бетонированных дорожек. Дорожки были в частых рыжих воронках. Немцы, отступая, взорвали дорожки.
Эскадрильи одна за другой приземлялись, и бомбовые люки освобождались от своего необычного груза Технический состав оставался здесь. Дальше, на фронтовой аэродром, летчики должны были перелетать только со стрелками.
Передовая линия фронта проходила по речушке Проне, поросшей осокой и жестким камышом. Спустя два дня Черенок со своей восьмеркой подлетал к городу Кричеву. На северо-запад от города тянулись бесконечные леса, а в них, где-то возле затерянного в лесу хуторка, на поляне должен был находиться аэродром, который летчики нанесли на свои карты еще в Крыму.
Если лететь от Кричева на запад вдоль железной дороги на Могилев, то через шесть минут полета, с левой стороны железнодорожного полотна должна быть будка путевого обходчика, а возле нее – большой меловой круг на земле. В середине круга выложены крест и стрела, направленная строго на юг. Круг с крестом и стрелой служили навигационным знаком для самолетов.
Черенок, развернув группу точно над указателем, выждал три минуты полета и посмотрел вниз. По расчетам, на этом месте находился аэродром. Но, к великому удивлению летчика, вместо аэродрома на отмеченной точке блестело овальное лесное озеро. Летчик забегал глазами по окрестностям, но нигде не обнаружил хоть что-нибудь мало-мальски похожее на посадочную площадку.
«Что за чертовщина? Видно, придется повторить заход. В чем-то я, должно быть, ошибся», – подумал он и неожиданно для себя услышал в наушниках недовольный голос Хазарова:
– Черенков! Я – Малина-восемь! Немедленно садитесь, аэродром под вами!..
Летчик накренил самолет и снова заглянул вниз. «Какая же здесь точка? Ведь это же озеро, самое настоящее озеро!» – недоумевал он.
Он протер глаза и включил передатчик.
– Зандаров! Ты видишь перед собой аэродром? – с тревогой спросил он ведущего второго звена.
Последовало сравнительно долгое молчание. И, наконец, неуверенный ответ:
– Кроме этой лужи, хоть убей, ничего не вижу!..
Черенок пожал плечами, хотел еще связаться с Хазаровым, но в этот момент из середины молочно- белого озера мигнула зеленым глазом ракета. Летчик распустил группу, снизился до самых верхушек деревьев и только тут с трудом разглядел микроскопический островок и на нем фигуры людей и белое полотнище посадочного знака.
– Эге! Вот это маскировка! Ей богу, молодчина, – промолвил он, и было непонятно, к кому относится эта похвала, к хитрому ли служаке БАО, выискавшему такой аэродром, или к бесконечному дождю, хлеставшему две недели подряд и затопившему землю. С высоты никакому немецкому разведчику и в голову не пришло бы принять эту затопленную поляну за действующий аэродром.
«Как бы не увязнуть в этой маскировке…» – тут же озабоченно подумал Черенок, выпуская шасси на посадку. Но его опасения оказались напрасными. Дно под водой было твердое, как бетон. Приземляясь, самолеты, словно глиссеры, скользили по воде, оставляя за собой длинные пушистые хвосты пены. К стоянкам, расположенным вдоль опушки леса, самолеты двигались между. рядов сосенок, воткнутых в землю, как вехи.
