мотоцикл, намереваясь сбросить его под мост. В этот момент над его головой засвистели пули, и следом послышалась очередь из автоматов. Бросив машину, Остап кубарем скатился в балку и помчался вдоль нее, путаясь в длиннополом плаще.
Отбежав шагов сорок, он присел в кустах и оглянулся. На мостике показалась группа солдат в плащ- палатках. На зеленых касках у них были видны красные звезды.
– Наши! – радостно воскликнул Остап и, сорвавшись с места, кинулся обратно, размахивая пистолетом и выкрикивая что-то непонятное. Солдаты, увидев бегущего к ним немца, спокойно стояли, выжидая.
Когда он оказался совсем близко, раздалась резкая команда: «Хальт, хенде хох!», и автоматы угрожающе остановились на уровне его груди.
– Ребята, да что вы, очумели, что ли? За кого вы меня принимаете? – бросая пистолет и поднимая руки, воскликнул летчик, пораженный таким приемом.
– Молчи, фашистская шкура! – рявкнул усатый, с широченными плечами сержант.
– Что? Я – фашистская шкура? – возмутился Остап. – Ты что, не видишь? Я же свой! Вот мои документы!
Он сорвал с себя плащ, и разведчики увидели на нем форму советского летчика.
– Ну, ладно, – меняя тон на более миролюбивый, сказал сержант, читая его документы. – Ты на нас не обижайся. Сам виноват. Вон как вырядился! Поди узнай… Зайченко! – приказал он одному из солдат, – А ну, берись за мотоцикл! Веди товарища в штаб, там разберутся.
Вечером, когда летчики еще не вернулись с аэродрома, дверь общежития распахнулась, и в нее ввалился незнакомый человек в клеенчатом немецком дождевике. Он остановился у порога и, как у себя дома, стал раздеваться.
– Вам кого? – удивленно спросила его дневальная – оружейница Таня Карпова, поднимаясь навстречу, и тут же отступила назад: – Ма-а-мочка!.. Остап! Откуда ты?..
– Гм-м-м… – неопределенно промычал летчик.
– Где же ты был столько времени? Нам передали, что ты…
– Где был? Гм-м-м… В Дигоре был, – ответил он с хитроватой усмешкой.
– А почему ободранный весь, исцарапанный?
– А ты как будто не догадываешься? – В глазах Остапа забегали лукавые огоньки.»
– Да как же я могу догадаться?
– Эх, ты… Незабудки в лесу собирал для тебя, Танюша, вот и ободрался.
Девушка махнула рукой.
– Ты все такой же, Остап. Ни грома не боишься, ни тучи… И смерть, видать, тебя не пугает. Все шутки…
– Зачем ты о смерти, Танюша? Не люблю я о ней думать. Ну ее. На сегодняшний день я еще живой и, можно сказать, гм… полноценный жених, да!.. – выпалил он улыбаясь.
– На, жених, и посмотри на себя в зеркало! Снимай-ка лучше гимнастерку. Дыры позашиваю, пока нет никого. Раздевайся быстрей, а я сбегаю на кухню за горячей водой.
– А где же это ребята пропадают до сих пор? – спросил Остап, снимая с себя располосованную в ленты гимнастерку.
– Сидят на капе. Карты клеят, прокладывают маршруты. Ходят слухи, перебазировка скоро будет.
Таня принесла воду. Остап с наслаждением мылся, плескался и фыркал. Девушка, негромко посмеиваясь, намыливала ему голову, поливала водой, продолжая расспрашивать.
– Перенес столько страху, а так спокойно рассказываешь, – говорила она, подавая ему полотенце. – Неужели так нисколечко и не боялся?
– Какое там не боялся! Боялся, да и сейчас еще боюсь.
– А чего боялся больше всего?
– Как чего? Одиночества боялся. Страшней одиночества ничего нет, Танюша! В какую бы беду человек ни попал, если чувствует рядом локоть товарища, умереть нестрашно.
Причесав непослушные волосы, Остап подошел к девушке. Свитер, надетый им вместо гимнастерки, делал его совсем простым парнем-балагуром.
Два дня они не виделись. Когда Черенок доложил Волкову, что Остап, сбитый над Дигорой, погиб, Таня пошатнулась и бессильно опустилась на табурет. Всю ночь до утра она пыталась читать, но книга не принесла ей облегчения. Нужно было забыться, отвлечь себя работой – грузить тяжелые бомбы, чистить, заряжать пушки. Она ждала рассвета, как избавления. Но утром ее назначили на дежурство в общежитие летчиков.
С Остапом Таня познакомилась на стоянке самолетов на второй день после прибытия пополнения. День был напряженный, работы много. Старший техник Ляховский торопил с подвеской бомб, а тут как на грех заело в блоке подъемника. Таня вертела ручку туда и сюда. но тросы заклинились, и бомба, больше самой оружейницы, повисла между крылом и землей. Проходивший мимо Остап остановился, поглядел на безрезультатные попытки девушки освободить тросы и решительно сказал:
– А ну-ка, красавица, разреши. Таня вскинула на него ясные глаза.
Остап подсунул под бомбу козелок, приподнял ее ломиком и, ослабив тросы, уложил их на место.
– Действуй, Маша! – подмигнул он, вытирая тряпкой руки.
– Я не Маша, а Татьяна, – ответила девушка, и глаза ее улыбнулись.
