Это принуждало его часто останавливаться и перетаскивать собаку на свою сторону или, наоборот, самому идти к собаке.
— Пусти ты ее! — сказал я ему. — В таком лесу едва ли зверь будет.
— В самом деле, — ответил Глегола, снял поводок с Хычи и заткнул его за пояс.
Собака, почувствовав свободу, весело встряхнулась и, перепрыгнув через колодину, скрылась в чаще.
Вдруг из оврага выскочила дикая козуля. Навстречу ей бросилась наша собака. Испуганная коза быстро повернула назад. Громадным прыжком перемахнув кусты, она в мгновение ока очутилась на другом краю оврага и замерла.
Глегола быстро прицелился и спустил курок, но выстрела не последовало. Поспешно он снова взвел курок и, приложившись, нажал на спуск, но опять у него ничего не вышло.
Увидев приближающуюся собаку, коза побежала в чащу леса, сильно вскидывая задом.
— Осечка, — сказал Глегола и открыл затвор, чтобы вынуть испорченный патрон, но оказалось, что ружье его вовсе не было заряжено.
Надо было видеть его досаду! Единственный раз иметь возможность стрелять в стоячего зверя и так глупо лишиться такого ценного трофея! И из-за чего? Никогда он не забывал заряжать ружье перед выходом на охоту, а тут, как на грех, такая оплошность! Глегола готов был расплакаться.
— Ничего, — сказал я ему, — имей терпенье, брат! И на твоей улице будет праздник.
Он зарядил ружье, и мы пошли дальше.
За оврагом среди высокой травы часто попадались лежки козуль.
— Вот ты теперь знаешь, где надо искать зверя, — сказал я Глеголе. — Когда подходишь к ним, всегда иди против ветра.
Я объяснил ему, что всякий зверь боится не столько вида человека, сколько запаха, исходящего от него.
Мы устали и присели отдохнуть на краю оврага.
Вдруг в кустах недалеко от нас послышался визг собаки. Мы бросились туда и там, у подножия старой липы, увидели такую картину.
Хыча лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая лапа рыси была приподнята для удара, а левой она придавила голову собаки к земле. Прижатые назад уши, свирепые зеленовато-желтые глаза, крупные оскаленные зубы и яростный хрип делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала странный звук, похожий на фырканье, подпрыгнула и свалилась на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала ноги и наконец замерла.
Как только собака освободилась, она бросилась было бежать, поджав хвост, но вскоре одумалась и начала лапами тереть себе морду. В это время я услышал шорох у себя над головой. Взглянув на дерево, я увидел там другую рысь, по размерам вдвое меньше первой. Это оказался молодой рысенок. Испуганный собакой, он взобрался на дерево, а мать, защищая его, отважно бросилась на Хычу.
Мы растерялись от неожиданности. Рысенок спрыгнул на землю и исчез в кустах. Собака при появлении нового зверя сорвалась с места и бросилась наутек. Глегола побежал было за рысенком, но не нашел его.
Он взвалил рысь себе на плечи, и мы направились прямо к реке.
— Вот видишь! — сказал я ему. — Теперь ты вернешься с хорошей добычей.
Раза два мне показалось, что рядом с нами кто-то бежит по кустам.
Мертвая рысь была довольно тяжелая, и Глегола часто останавливался и отдыхал. Я предложил ему вдвоем нести рысь на палке, но он отказался и просил меня взять только его ружье.
Пройдя километра два, Глегола стал скручивать папиросу, а я принялся рассматривать убитую рысь и гладить ее рукой по шерсти. В это мгновение я увидел рысенка. Он вышел из травы и внимательно смотрел на меня, вероятно недоумевая, почему его мать не двигается и позволяет себя трогать.
Глегола не мог утерпеть и потянулся за винтовкой. Рысенок испугался и снова исчез в кустах.
На следующем привале мы опять увидели его. Он были на дереве и обнаружил себя только тогда, когда мы подошли к нему вплотную… Так провожал он нас до самой реки, то забегая вперед, то следуя за нами по пятам. Я думал, что удастся поймать его и, быть может, приручить.
Наконец лес кончился. Мы вышли на отмель реки. Рысенка не было видно, но слышно было, как он мяукал поблизости в траве.
Вдруг из кустов выскочили сразу три собаки. Среди них была и Хыча — вероятно, в качестве проводника. По их настороженным ушам и разгоревшимся глазам было видно, что они учуяли зверя. Я принялся кричать на собак, бросился за ними, но не мог догнать их, запутался в зарослях и упал. Когда я поднялся и добежал до места, где неистовствовали собаки, рысенок был уже мертв.
Мне стало жаль погибших животных. В чем провинились рыси? На нас они не нападали и вели себя так, как вели бы себя в таком случае и люди. Мать защищала детеныша, а детеныш следовал за матерью.
Я хотел поделиться своими мыслями с Глеголой, но у него был такой ликующий вид, что я не сказал ничего.
— Поймали и эту! — воскликнул он весело. — Ну, слава богу! Вот удача! Завтра я опять пойду на охоту и возьму с собой всех трех собак.
— Пойдем, брат… — сказал я своему спутнику.
У каждого из нас были свои думы.
Когда мы подошли к дому, стрелки обступили Глеголу. Он начал им рассказывать, как все случилось, а я пошел прямо к себе и сел опять за работу.
Филин-рыболов
Весь день мы провели в фанзе и с вечера завалились спать. Я проснулся рано. Проворочавшись с боку на бок до самого рассвета, я решил одеться и пойти на разведку в надежде убить пару крохалей и посмотреть, как замерзает река.
Когда я выходил из дому, чуть брезжило. На востоке занималась холодная багровая заря, и неясный свет утра уже растекался по всей земле.
По тропе я дошел до реки. Протока, сначала широкая, стала быстро суживаться. Две отмели совсем близко подошли друг к другу — только узенькая полоска воды разделяла их. В этом месте виднелся какой-то темный предмет. Мне показалось, что он шевельнулся. Я остановился, чтобы лучше его рассмотреть, но в это время темный предмет вдруг поднялся на воздух и полетел в лес. Это оказался филин. Я вспомнил, что накануне один стрелок тоже видел филина в воде.
Что он мог тут делать? Я спустился вниз и направился прямо к гальке. Долголетние скитания по тайге приучили меня разбираться в следах. Я стал внимательно смотреть себе под ноги. Вода в протоке была чистой, галька в нескольких местах запачкана отбросами пернатого хищника, а на свежей пороше по льду — десятка два старых и новых следов больших птичьих лап. Значит, филин прилетал сюда часто.
Я решил заняться наблюдением и еще раз прийти сюда пораньше.
На следующий день я поднялся, когда было еще совсем темно, оделся и, стараясь не шуметь, вышел из фанзы, тихонько прикрыв за собой дверь. Резкий ветер сначала резал мне лицо, но потом оно обветрилось, неприятное ощущение исчезло.
Я пошел по старому следу сначала быстрым шагом, а потом все тише и тише. Мне не хотелось спугнуть филина, но предосторожность моя оказалась излишней.
На протоке никого не было. Тогда я спустился на гальку и спрятался за колодник, нанесенный сюда большой водой.
Потому ли, что я осмотрелся и глаза мои приспособились к темноте, или потому, что действительно начинало светать, я мог разглядеть все, что делается около воды: ясно различал гальку, следы филина на
