усталость — и способен был переносить всякие лишения.
Судьба столкнула меня с ним случайно. В тот год я намеревался проникнуть в горную область Ян-дэ- янге. В последнем нанайском селении, Колдок, мне рекомендовали Попова как хорошего охотника и переводчика. Он был грамотен и свободно говорил по-русски. Я пригласил его — и не раскаялся.
В начале января мы выступили из якутского поселка Талакана на пятидесяти пяти оленях и пошли на восток. На шестые сутки мы достигли хребта Быгин-Быгинен и, перейдя его, направились к горам Ян-дэ- янге.
Производя маршрутную съемку, я часто останавливался, для того чтобы отметить повороты нашего пути и записать пройденное расстояние. Северные олени идут очень быстро; ни кочковатые болота, ни густые заросли в лесу для них не препятствие. Просто удивительно, как эти странные животные перебираются через заломы, занесенные снегом, где лошади непременно поломали бы ноги.
Чтобы не задерживать отряд, я велел эвенкам не дожидаться меня, но условился с ними, что около полудня на месте большого привала они оставят мне кое-что поесть. Заблудиться я не мог: двести двадцать оленьих ног протоптали в снегу хорошую дорогу. Эвенки сказали, что по ту сторону водораздела они знают место, где есть олений корм, и как только спустятся с перевала, тотчас станут биваком.
Очень важно было на ночь останавливаться там, где есть ягель — олений мох. Если корма не будет, олени убегут на старый бивак. Один раз так и случилось. Мы гнались за оленями целых шестьдесят километров и потеряли два дня.
Я приготовил планшет и тронулся следом за отрядом. Некоторое время между деревьями виднелись серые силуэты оленей и слышались голоса людей, а затем все стихло. Я шел на лыжах рядом с дорогою, протоптанною оленями.
С бивака хребет Ян-дэ-янге казался ближе, чем он был на самом деле. Я думал, что к полудню дойду до перевала. Не тут-то было! Через три часа пути он был от меня еще далеко и по-прежнему величественно вздымал кверху свои снежно-белые вершины, озаренные яркими лучами полуденного солнца.
Как раз к этому времени я вышел на небольшую полянку, истоптанную и людьми и животными. В стороне, под елью, дымился еще не успевший потухнуть костер. Здесь был привал. Тут же поблизости в один из сугробов была воткнута палка с привязанным к ней пучком голых веток, а около нее на снегу лежали кусок сырого медвежьего сала и два сухаря. Я сел на первую попавшуюся валежину, с аппетитом позавтракал, потом, за неимением чая, утолил жажду снегом и пошел дальше.
Юго-западные склоны Ян-дэ-янге, издали казавшиеся голыми, на самом деле были покрыты редким березняком; кое-где из-под снега виднелись какие-то кустарники.
Только к четырем часам пополудни я добрался до той части хребта, которая круто поднимается кверху и, по существу, составляет его гребень. Подъем в гору был настолько утомителен, что принудил меня несколько раз останавливаться и отдыхать.
Самый перевал представлял собой седловину между сопками. Когда я достиг его, солнце уже совсем склонилось к горизонту. Позади на необозримое пространство расстилалась тундра, казавшаяся сверху большим белым диском, «без меры в длину, без конца в ширину», и уходившая за горизонт. Небесный свод, расцвеченный лучами заходящего солнца в пурпуровые, оранжевые и золотисто-желтые тона, как бы опирался на ее края и казался громадным хрустальным сосудом, повисшим над землею. День угасал… Снега, покрывавшие склоны Ян-дэ-янге, окрасились в розоватые и нежно-фиолетовые цвета. Я любовался развернувшейся передо мной картиной и не особенно торопился, полагая, что буду на биваке еще до наступления сумерек.
Когда солнце совсем скрылось за горизонтом и красивая окраска снегов потускнела, я начал спускаться с хребта Ян-дэ-янге. За перевалом сразу начинался хвойный лес. Я прошел один километр, другой, третий, а бивака все не было. Приглядываясь к следам я заметил, что местами олени бежали рысцой, — значит, эвенки подгоняли их и торопились.
Тайга чем дальше, тем становилась гуще. На открытых местах еще можно было кое-как рассмотреть следы, но под сенью хвойных деревьев ночная тьма быстро сгущалась, и потому идти становилось все труднее и труднее. Мои лыжи стали путаться в чаще, — опасаясь сломать их, я должен был уменьшить шаг и бросить съемку.
В лесу воцарилась тишина, изредка нарушаемая только звонким пощелкиванием трескающихся от мороза деревьев. Ночь властно вступала в свои права. На потемневшем небе зажглись яркие звезды. Они как будто знали что-то, касающееся меня, и перемигивались между собой. А я все шел и шел.
Вдруг, к ужасу своему, я увидел, что потерял олений след. Я поспешно достал спичку и чиркнул ею: чистый, ровный снег лежал впереди меня, справа и слева.
«Вот беда-то! — подумал я. — Неужели заблудился?»
Кому приходилось бывать зимою в тайге, тот знает, что значит заночевать в лесу без теплой одежды, без топора и без полотнища палатки, которым можно было бы защитить себя от холода. Я остановился, чтобы передохнуть немного и обдумать свое положение, но мороз тотчас дал себя знать. Надо идти. Но куда? Я наугад пошел вправо.
Как-то лыжа моя подвернулась, я упал и в это время неожиданно нащупал рукою утоптанный снег. Я скорее зажег спичку и при краткой вспышке огня успел рассмотреть оленьи следы. Решил идти как можно осторожнее, нащупывая дорогу ногами, чтобы не сбиться больше с проложенного оленями следа. Медленно, шаг за шагом, подвигался я вперед и, когда терял оленью тропу, возвращался назад и, шаря по снегу руками, отыскивал ее снова. Так промаялся я до девяти часов вечера и совершенно выбился из сил.
Стало совсем темно. Наконец случилось то, чего я боялся больше всего: я совсем потерял оленьи следы. Сколько ни искал я их, сколько ни ползал по снегу, все было напрасно! Я принялся кричать, но эхо возвращало мои крики обратно.
Измученный до последней степени, я сел, не снимая лыж, на какую-то колодину. Решил отдохнуть немного, развести небольшой огонь и как-нибудь дотянуть до утра. Не помню, сколько времени просидел я так, не помню, как задремал. Чувство озноба пропало. Откуда-то пахнуло теплом, в ушах зашумело, и послышались какие-то странные, бессмысленные слова.
Вдруг одна мысль, как молния, пронзила мой мозг: «Спать нельзя!» Я напряг все свои силы, рванулся с места, открыл глаза. Кругом было темно, как в могиле. Вверху слышался шорох — то легкий ветерок пробегал над лесом и чуть трогал вершины деревьев. Я сильно прозяб: холод уже успел проникнуть под одежду; зубы выбивали непрерывную дробь. Я схватился руками за ствол соседнего дерева и поднялся на ноги.
Первые шаги показались мне невероятно тяжелыми, потом я разошелся и тихонько побрел в ту сторону, где был какой-то просвет. Не успел сделать я и сотни шагов, как вдруг лес кончился и передо мной открылась громадная равнина, озаренная слабым светом мерцающих звезд. Далеко на другом конце ее мелькал огонек. Сонливое состояние разом исчезло — я почувствовал прилив бодрости, оправил лыжи и пошел прямо на спасительный маяк.
Было поздно. Созвездие Ориона, стоявшее дотоле низко над горизонтом, уже успело подняться до зенита. Великолепный Сириус блистал всеми цветами радуги. Вдруг яркий метеор бесшумно пронесся высоко над землею, оставив за собой длинный угасающий след. Как ни был я измучен, но явление это было столь замечательно, что я долго не мог оторвать глаз от неба, и только холод, знобивший руки, вернул меня снова к действительности.
Шел я долго и медленно. Наконец стали слышны бубенчики оленей. Еще немного — и я увидел бивак. У опушки леса стояли две палатки. В стороне горел большой костер. Тысячи искр поднимались кверху и огненным дождем сыпались обратно в снег. Колеблющиеся языки пламени прыгали по веткам. Неровный свет огня отражался на сугробах, палатках, стволах деревьев и перекидывался в тундру.
Около костра виднелся силуэт человека. Контуры его делались кроваво-красными то с одной, то с другой стороны — в зависимости от того, как освещал человека огонь. Это был Попов.
Собрав последний остаток сил, я дотащился до костра и, не снимая лыж, повалился в снег. Отдышавшись немного, я спросил Попова, как случилось, что эвенки ушли так далеко, вместо того чтобы стать на бивак тотчас за перевалом. Оказалось, что, пройдя Ян-дэ-янге, они попали не в тот ключик, в который хотели. Они заметили свою ошибку тогда, когда уже спустились с хребта. Им не хотелось возвращаться назад, и они решили идти до тех пор, пока не найдут олений мох.
Попов объяснил мне, как эвенки находят пастбища для оленей. Они пускают одного оленя без
