Дамочка с фантазией

столь драконовские: тут подъем может начаться не раньше половины шестого, поскольку вагон полупустой. Таким образом, у меня остается примерно три с половиной часа до той поры, как откроется дверь, на пороге появится проводница и… ну, очевидно, судьба подарит мне еще минут пять-десять, прежде чем в вагоне нарисуется вызванный ею прапорщик или сержант милиции из поездной охранной бригады. А потом… а потом!..

Интересно, меня из вагона будут выводить в наручниках или просто подцепив железным захватом под локоток? Скорее всего, и в наручниках, и поддерживая под локотки с двух сторон – наверняка у них тут отыщется не один, а целых два мента, небось еще и московских на подмогу позовут. А проводница, заморенная усталостью пергидролевая блондинка с густыми потеками синих теней над и под глазами (помнится, увидав ее вчера вечером, я вспомнила жуткую песню, вернее, гнусавый ор, слышанный недавно в маршрутке: «Страшная, страшная, ну что ж ты страшная такая, ты и ненакрашенная страшная, и накрашенная!»), будет смотреть на меня со сладким ужасом и предвкушать, как она всем своим товаркам, знакомым, соседкам, пассажиркам, вообще всему свету поведает о знаменитой нижегородской писательнице, которая ночью напилась с незнакомым попутчиком до полного безобразия, перепихнулась с ним, а потом, неведомо зачем и почему, убила своего кратковременного собутыльника и случайного любовника, проломив ему голову пивной бутылкой, да еще и подушечкой для надежности сверху прикрыла…

Из всей это чуши правда только то, что я нижегородская писательница. Как выражался один мой знакомый адвокат, кропательница. В том смысле, что я зарабатываю себе на жизнь кропанием незамысловатых детективчиков. К числу властителей умов я не принадлежу, знает меня весьма ограниченное количество читающей публики – таковы, видать, мои детективы, что их не расхватывают с книжных лотков, как горячие пирожки. Но все же кое-какие умственные дамочки их читают и даже находят в этом удовольствие. Благодаря им моя зыбкая популярность еще существует.

Кстати сказать, может быть, моя профессия останется тайной для подружек и знакомых синевекой проводницы. Пишу-то я под псевдонимом Дмитриева, а в поезде еду под своей паспортной фамилией – Ярушкина. И зовут меня вообще-то Елена, а не Алена… Установить, что эти две личности на самом деле одна персона, мало кто сможет. По причине полного отсутствия у меня мирской славы как таковой. Меня безвестность не больно-то напрягает, поскольку я по сути своей неутомимый работоголик, мне сам процесс важнее результата. Но не важнее денег, поскольку их мне вечно не хватает; я за хороший гонорар продам эту самую мирскую славу еще скорей, чем Исав продал право первородства за чечевичную похлебку! А чего за нее держаться, за славу? Она, эта самая глориа мунди, как известно, транзит.[1] С другой стороны, гонорары «транзит» у меня еще быстрее. Именно поэтому я то и дело срываюсь в Москву, делаю в любимом издательстве жалостную гримасу и умоляю уплатить мне как можно скорей хоть сколько-нибудь: не дать помереть с голоду и выронить из слабеющей ручонки перо (я, правда, пишу на компьютере, но это не суть важно, главное, чтобы ручонки не ослабели). Когда в издательстве есть свободные деньги – дают без разговоров. Вот вчера как раз забрезжило этими свободными денежками, именно поэтому я и сорвалась на первом же поезде, на какой нашлись билеты, пусть и непомерно дорогие. А впрочем, были билеты и в плацкартный вагон. Не на «Ярмарку» – на «Нижегородец». Между прочим, гораздо более удобный поезд. Приходит в столицу не в шесть утра, а аж в полвосьмого. Можно спокойно поспать лишний час. Но так ведь разве я поеду в плацкарте! Это ж такая досада для моего польского гонора!

Не думайте, нет у меня ни капли польской крови, да и ума, как я давно подозреваю, особенного нет. Выбросила чуть не тысячу за поездку в СВ, в комфортных условиях, приличествующих, так сказать, скромной труженице пера… вот и получи, фашист, гранату, за свои же деньги!

Я с усилием прекращаю это мыслительное словоблудие и возвращаюсь к действительности. У меня на самом деле есть дурацкая привычка беспрестанно ёрничать, но это не более чем защита от чрезмерно сурового и серьезного мира. Сейчас защита не срабатывает, как устаревшая антивирусная программа в моем компьютере против какого-нибудь нового «красного червя». Я пытаюсь призвать на помощь разум, логику, нестандартные решения – все, чем столь лихо владеют героини моих романчиков. Пытаюсь призвать на помощь магические слова «Значит, так», с которых, по моему убеждению, начинается любое расследование. Я пытаюсь думать… Но случившееся выворачивается из тех рамок, в которые я его стараюсь впихнуть, как непослушный сюжет, развить который я никак не могу!

Значит, так. Новый роман я отправила по электронной почте в Москву три дня назад, а вчера с утра узнала, что можно приехать за гонорарчиком. Вчера же в час дня, как только закончилась тренировка (я фанатка шейпинга, чтоб вы знали), села на трамвай номер один и поехала на Московский вокзал, где, постояв минут двадцать в очереди (угодила аккурат в обеденный перерыв, когда половина касс закрыта) и повыбирав между плацкартным и СВ, я купила билет на вечернюю «Ярмарку». В положенное время я вошла в восьмой вагон этой самой «Ярмарки» и отправилась на свое шестое место. В купе я оказалась одна и, когда поезд тронулся, а сосед (ка) не появился (лась), вздохнула с облегчением. Впрочем, проводница, которая пришла проверять билет, тут же и разрушила мою невинную радость, сообщив, что ко мне запросто могут подсесть и в Дзержинске (через пятьдесят минут), и в Ильине (через полтора часа).

При слове «Дзержинск» меня, как пишут в романах, охватили воспоминания, и не сказать, чтобы приятные. Была у меня в прошлом году история с неким жителем этого города… этакий, с позволения сказать, любовный триллер, нашедший отражение в одном из моих детективов под названием «Любимый грех». Признаюсь: мой личный любимый грех, а именно мелкое тщеславие, побуждает меня довольно щедро использовать в детективах перипетии собственной судьбины – очень гораздой на приключения! Так же я поступила и в истории с черноглазым красавцем – вывернулась, можно сказать, наизнанку что перед ним, что перед читателем. К счастью, к несчастью ли, наши пути с этим героем моего романа разошлись – такое ощущение, что надолго, а может, навсегда. Вообще, из персонажей того триллера с похищениями, выстрелами, прыжками с балкона, жутко эротичными сценами, разрушениями домов и прочими необходимыми атрибутами мало-мальски читаемого боевика в моей жизни задержался только один, проходящий под кодовым названием «бесподобный психолог». Бросивший меня муж, Михаил, надумал вернуться ко мне вновь в самый неподходящий момент: как раз когда я активно утешалась с этим самым психологом. После такого афронта господин Ярушкин ушел из моей жизни снова – и теперь уж навсегда. Не сказать, что я от этого сильно страдаю. Перегорело все еще в прошлый раз, а то ведь с собой кончать собиралась, было такое страшное дело! Но… все проходит, как сказано мудрыми людьми. Прошло и это, и еще многое другое. Теперь при упоминании о Дзержинске меня бьет куда меньший мандратий, чем прежде. И все же сознаюсь, когда наша «Ярмарка» остановилась у дзержинского вокзала, я не без опаски поглядывала на дверь купе. А вдруг?..

«Вдруг» не сбылось: в дверь, к счастью, никто не вошел. Я вполне успокоилась и легла спать, практически уверенная, что пребуду в одиночестве до самой Москвы. Но, судя по всему, мой сосед появился именно в Ильине.

Я спала без задних ног. В принципе сон у меня очень чуткий, в поезде тем более, а здесь я что-то вырубилась накрепко. Я не помню, как в мое купе вошел попутчик. Тем более не помню, чтобы…

В каком-то моем романе, уж и забыла, как он назывался, был некий персонаж, потерявший при аварии память. Но ведь со мной не произошло за истекшие три часа никакой аварии! Разве что с полки я упала… да и то вряд ли. Нет у меня такой привычки – падать с полки в купе. Да еще с нижней. Точно так же нет привычки пить что ни попадя и вступать с кем ни попадя в беспорядочные половые связи.