того, чтобы справиться с лесным пожаром, воистину должны разверзнуться все хляби небесные?!
О господи, да ведь «затыкалочки» же! Совсем как комиссар Жюв… Ирина торопливо вытащила вату из ушей – и в первую минуту не поверила звуку, который прорвался даже сквозь неумолкающий храп бабы Ксени.
Дождь! В стекло часто, громко стучал дождь!
Ирина сорвалась с постели и подлетела к окну. Распахнула створки, высунулась – и замерла, все еще не веря струям, бьющим в лицо.
Дождь! Нет, ливень! Тот самый, библейский, предвестник всемирного потопа!
Зажмурившись (в глаза хлестало, словно из брандспойта, смотреть совершенно невозможно), Ирина с восторгом вдыхала запах мокрого пепла, которым был насыщен воздух. В небе глухая тьма, ниоткуда ни огонька. Первозданная тьма, первозданный ливень – и погасший пожар.
Боже мой, это как же надо было спать, чтобы не слышать грозы, ливня? Хотя она ведь спала с «затыкалочками». А что же остальные? До того намучились, что ничего не слышат, не знают? Или первый порыв восторга уже прошел и все снова рухнули в крепкий, беззаботный сон?
Ирина вдруг почувствовала, что изрядно замерзла. Да и на пол из окна натекло. Ох, и достанется ей от бабы Ксени поутру!
Потянула на себя створки. Одна послушалась, а вторая почему-то застряла. Ирина высунулась чуть не до пояса, дернула сильнее – и вдруг увидела, что створка застряла не сама по себе. Ее крепко держала чья-то рука!
Ирина вгляделась и увидела, что под окном стоит человек.
– Тише, Ирка, не кричи… – с трудом различила она сквозь грохот ливня, и, странно, первым делом испугалась того, что по пояс голая перед мужчиной, а уж потом осознала, что это – Виталя.
В ужасе отпрянула, прикрывшись крест-накрест, но тотчас поняла, что Виталя как бы не видит ее.
Глаза у него были в пол-лица, но незрячие, наполненные не то слезами, не то каплями дождя.
– Ирка, иди к деду… – пробормотал невнятно. – Слышишь?
– Виталя! – только и могла промямлить Ирина. – Где ты был?
– На болоте сидел, – криво дернулся его рот. – Как чесанул… Я не знаю, чего там наболтал про меня Пашка, только все не так было! Не так!
– Почему же ты удрал?
– Потому что… – Виталя сгорбился, машинально отирая лицо, что выглядело особенно нелепо, учитывая, что на нем вообще нитки сухой не было.
Конечно, дождь лил сильнейший, однако даже при бледных всплесках молний, почти беспрерывно полосовавших небо, можно было различить, что одежда Витали просто-таки пропитана водой. А запах тины, исходивший от него, не оставлял сомнений: парень не врет, будто отсиживался на болоте.
– Господи! – всплеснула руками Ирина, опять забыв о своей полунаготе. С другой стороны, уж кто-кто, а Виталя вполне нагляделся за время их недолгого знакомства на ее голую грудь и вряд ли обнаружит там сейчас что-то новое. – Да ведь там зыбель непролазная, как ты не утонул?
– Сам не знаю, – буркнул Виталя. – Как увидел Пашку, совсем ошалел со страху. Я думал, он не выберется! Побежал… А впереди лосяра чешет здоровый. И прямиком в болото! Я за ним. Подобрал только слегу на бережку – видел в кино «А зори здесь тихие…», как со слегами болото переходили – и попер, не глядя. Один раз только и обернулся, а деревни уже не видно в дыму. И тут лось поплыл. А я же не лось… как ухнул по горлышко! И слега переломилась. Думал, уже все. Пузыри пускать начал.
Он не то всхлипнул, не то засмеялся, не то поперхнулся дождем, который так и лился в рот.
– Молился, честное слово. Господи, говорю… а дальше и не знаю, что говорить. Но он, видать, мужик мозговитый, понял. Вылез я на две какие-то кочки и стою на них нараскоряку. Так и стоял до темноты, ни взад, ни вперед. В точности как это: шаг вправо, шаг влево – расстрел. Только тут еще хуже! А стемнело, понял, что ночи я так не перестою. Решил: ну, потону, значит, судьба мне такая, чтобы подохнуть. И тут ка- ак шарахнуло молнией с небес! Еще бы на миллиметр – и прямо в меня. Я бух в болотину: и не знаю, не помню, как добрался снова до берега. А льет, а льет! Думаю, что делать, пойду к старику, обогреюсь, расскажу ему все, пусть рассудит, он же все насквозь видит. Но там…
Он закашлялся. Выдавил неразборчиво:
– Еще недавно мы с пацанами балдели… Бывало, завернем кирпич в газетку, выйдем на улицу вечерком и пристаем к прохожим. Некоторые как забавляются? Спрашивают: дай закурить, а если откажет – бац в морду. А мы вежливенько подходим: купи кирпич! Один послал нас куда подальше, да мы ему таки-их лещей понадавали… Другой мужик понял, что от нас не отвяжется, вынул стольник. Купил кирпич! А как на два шага от нас отошел, его и выбросил. Понятное дело, зачем ему каменюга? Но мы подобрали, снова к нему: купи кирпич! Он чуть не плакал, но мы прилипли. Купил… теперь уж не выбрасывал, небось пер до самого дома как родного! Я тогда ржал до колик… а теперь сам в оборот попал, будто у меня самого над душой стоит кто-то и долдонит: купи кирпич, купи кирпич! И не отвяжешься…
Теперь не было сомнений: Виталя плакал. И дождь здесь был ни при чем.
– Ирка, беги к деду! – выкрикнул он вдруг. – Только никому не говори, что ты меня видела. Не говори!
Какое-то мгновение Ирина всматривалась в его искаженное лицо, потом отвернулась, нашаривая платье. Ударила молния, а когда Ирина снова выглянула в окно, Витали там уже не было, словно его испепелило небесной стрелой.
Ну и что ей теперь было делать, интересно? Ирина растерянно оглядела выстуженную, проволглую комнатушку. Сколько сейчас может быть времени? Вряд ли спала долго: тело еще ломит вчерашняя усталость. А сон, что характерно, улетучился без следа – ну, это и понятно, после такого душа. В самом деле – пойти, что ли, пройтись? Хоть и нес Виталя сущий бред, а все же надо проверить, что там случилось с дедом. Вот, кстати, и повод появиться у него. Правда, среди ночи оно не очень ловко, какой- никакой, а все-таки мужчина, а она все же девица…
Она нахмурилась, ныряя в платье. Виталя, Виталя… что он такое нес? Вот странно: несмотря на ту роковую, прямо скажем, роль, которую этот отмороженный увалень играл в ее жизни и вообще в событиях минувшего дня, у Ирины не было на него ни капли зла, скорее, наоборот: все побеждала какая-то брезгливая жалость.
Осторожно вышла в горницу – на диване выводила свои рулады баба Ксеня. Прокралась в сенцы, где вчера бросила свои многострадальные босоножки, но искать их в темноте было бесполезно. Да и какой от них прок? Лучше уж босиком шлепать, в такую грязищу, как сейчас на улице, небось и болотники не спасут. А вот сверху прикрыться бы надо…
Осторожно провела ладонями по стенам, пытаясь нашарить среди навешенного на многочисленные гвозди старья какую-нибудь одежку, и чуть не вскрикнула от внезапно раздавшегося оклика:
– Это кто тут шарится?
Ирина аж присела! Обернулась, вглядываясь в темноту.
Маришка.
– Ну, ты меня напугала до полусмерти! Разве можно так рявкать?
– Далеко собралась?
В голосе вышнеосьмаковской Брунгильды ни тени сна, зато отчетливо звучат обвиняющие нотки. Неужели в самом деле решила, будто Ирина вознамерилась обчистить дом и исчезнуть в грозовой тьме, когда дождь смывает все следы?
И вдруг Ирину осенило. Ну конечно! Сейчас середина ночи – время дежурства Петра. И Маришка, естественно, вздумала, будто Ирина снова взялась за старое.
Бред какой… А учитывая, что это старое существовало только в ее воображении, вдвойне бред. Однако ведь не зря говорят: кто про что, а курица про просо!
– Слушай, давай вместе пройдемся, а? – сказала примирительно. – Я видела такой ужасный сон про деда, что теперь сердце не на месте. Помнишь, как он вчера выглядел: будто тень. Давай сходим, посмотрим, все ли с ним в порядке?
– Чтоб ты знала: деда я помню с малолетства, и он всегда так выглядит, – насмешливо буркнула Маришка. – А ты и ясновидящая вдобавок ко всему?
