Наталья быстро глянула на девушку, но промолчала.
– Про это нельзя спрашивать, да? Вы меня презираете?
Что ей могла сказать Наталья? И что она могла сказать тому же Грише?
– Презираете, – зло усмехнулась Татьяна. – Да и на здоровье. Все равно я буду его ждать. И еще посмотрим, кто из нас будет счастливей! Потому что любовь у каждого своя.
– В самом деле, – сказала Наталья, почему-то удивившись этим словам, таким точным и таким ошибочным. – Она своя у каждого… У меня, у тебя… Но у тебя с этим Лешей она тоже будет не одна на двоих, а у каждого – своя. Или, быть может, только одна – твоя.
– Это мы еще посмотрим! – выкрикнула Татьяна и бросилась прочь, и скоро серая завеса дождя скрыла ее от Натальи.
Наши дни
– Что вы наделали, – пробормотала Алена, беря телефон и удивляясь, почему он прыгает в ее руках. – Зачем вы ему сказали?.. Вы же всех подставили, и себя, и меня, и Дугласа, и даже Чингис… в смысле, даже Петряя! Он теперь всех нас… по очереди…
– Ключевое слово здесь – по очереди, – сказал Анненский, немыслимым образом вклиниваясь-таки между двумя машинами и перестраиваясь в другой ряд, из которого автомобили не выходили на проспект Гагарина, а объезжали площадь. – До всех сразу не доберется. Он начнет с меня, так что у вас есть время.
«Да он же нарочно все это говорил, – наконец-то дошло до Алены. – Он провоцировал Внеформата. Вызывал огонь на себя. Боже ты мой, камикадзе чертов!..»
– Сейчас я приторможу где-нибудь, вы немедленно выйдете и скроетесь отсюда. Уходите дворами, проулками, уходите в милицию, а еще лучше – сразу позвоните 02 и вызовите наряд на площадь Лядова. Скажите, здесь большая авария.
– Да какая авария, у них же тут камеры наблюдения везде натыканы, про это во всех газетах писали, – сказала Алена. – Каждый метр просматривается. Они сразу увидят, что никакой аварии нет. И не приедут.
– Нет, так будет, это я вам гарантирую, – сказал Анненский сквозь зубы. – А вы что, правда писательница? Дадите что-нибудь почитать?
– Да я только дамские детективы пишу, про любовь, вам неинтересно будет… это только женщины читают, – зачем-то начала объяснять Алена.
– Понятно, – усмехнулся Анненский.
«Лада» вырвалась наконец из потока медленно ползущих автомобилей. На встречной полосе было просто-таки неправдоподобно пусто – на дальнем перекрестке зажегся красный свет, – поэтому Анненский почти мгновенно обогнул площадь и начал притормаживать, свернув к «Нижегородской кофейне». Здесь «Лада» развернулась и встала носом к движущемуся ряду, так чтобы можно было в любое мгновение перерезать ему путь.
– Выходите, Але… то есть Елена, – сказал он с улыбкой, не поворачивая головы, но у перепуганной писательницы Дмитриевой вдруг перехватило горло. Надо думать, именно с перепугу.
Она тупо кивнула, взялась за ручку двери, но тут же снова села прямо и поставила ноги на педали, которыми Анненский пару часов назад подправлял неумелую езду Ниночки. Сейчас педали, конечно, были отключены, однако, коснувшись их, Алена почувствовала себя спокойней.
– Я не уйду. Я тоже хочу… его остановить.
– Уходите! – закричал Анненский, перегибаясь через нее и пытаясь открыть дверцу. Алена стукнула его по руке, а когда это не подействовало, с силой ущипнула за обнажившееся, высунувшееся из рукава запястье.
Ногти скользнули, щипок не получился, но Анненский с сердитым изумлением вскрикнул:
– С ума сошла?!
– Я никуда не уйду.
– Что, в вас писательская этика забурлила? – спросил он отрывисто, не отводя глаз от потока машин. – Боитесь, потом за клевету вас привлеку, если неточно нарисуете процесс… – И тут же вся эта чушь забылась: – Вот он!
Теперь и Алена увидела. Из дальнего бокового ряда, который полз вплотную к повороту на Окский съезд и порой замирал, потому что машины из него перестраивались во второй – прямо, на Гагарина, и третий – объездной по площади, ряды, вырвался знакомый автомобиль, бежево-серебристый, грязный, весь какой- то… поношенный, потертый, будто с перепою. Он производил впечатление павшего, потерянного человека, который на себя давно махнул рукой. Почему-то Алена вспомнила, что у Лескова плешь. Оно все было как-то одно к одному – и этот «Лексус» воистину «со следами былой красоты», и плешь эта…
В это мгновение, словно по мановению волшебной палочки, пробка рассосалась. Те машины, которые уходили на проспект, радостно прибавляли скорость. Те, которые уходили на объезд площади, напротив, скорость снижали, вливаясь в поток, хлынувший с проспекта Гагарина. Однако «Лексус» не снизил скорость. В какие-то странные, ультракороткие мгновения Алена увидела за мутным стеклом обезумевшее от радости и азарта лицо Внеформата… На самом деле, конечно, она ничего не видела, а может быть, все-таки?.. Иначе откуда она знала, что у него точеные, заострившиеся черты, тонкие губы, что у него голубая жилка бьется на виске, постепенно набухая и начиная уродливо выпирать, словно все его яростные мысли сделались невыносимы тесноте черепа и теперь возбужденно рвались из него на свободу – к осуществлению?
И тут загорелся красный свет. Оживившийся поток машин начал притормаживать, только «Лексус» понесся вперед. Большегрузный самосвал проворно и словно бы за делом оказался на его пути. Засвистели тормоза, и тяжелая красная кабина с огромными колесами милосердно закрыла от Алены картину случившегося.
– Лешка! – крикнул Анненский, выскакивая из машины.
– Они столкнулись? – спросила Алена, как будто это нуждалось в комментариях или было у кого спрашивать. Но она осталась в салоне, а рассосавшаяся было пробка на площади мигом превратилась в мегапробку.
Трясущимися руками она достала телефон и набрала 02, но толку не было, потому что ее «Нокия» не умела набирать короткие номера, а какую цифру нужно набрать вначале, чтобы заставить ее это сделать, Алена не знала. Впрочем, видимо, и впрямь площадь просматривалась в камеры наблюдения, потому что вой милицейских сирен донесся до Алены со стороны проспекта Гагарина и Покровки, и, опережая их, вывернулась «Скорая» с Белинки, на которую был выезд с их Центральной станции.
Пробраться сквозь пробку «Скорая» не смогла, остановилась неподалеку от «Лады», в которой сидела Алена. Врач и сестра выскочили, побежали в то непроглядное месиво, которое кипело вокруг места аварии, фельдшер выдернул носилки, поволок их следом. Приехала еще одна «Скорая». Встала около первой. И Алене стало жутко оттого, что сейчас сюда на носилках принесут…
Она выскочила из «Лады», прижимая ко рту спасительный платочек с ароматом календулы. На свежем воздухе стало легче. Вообще следовало бы пойти домой, и как можно скорей, но не бросишь же казенное имущество!
– Садитесь, я вас отвезу, – раздался рядом хриплый голос, и она увидела Анненского. Он был бледен до зелени. Наклонился к сугробу, смял ком снега. Откусил, сморщился от ломоты в зубах, потом протер лицо. Алена подала ему платочек, он вытерся, осмотрел влажный комок недоуменно, отбросил, сунул руки в карманы и поднял плечи, словно внезапно озяб.
– «Скорая» приехала, а милиция, наверное, через пробку не может прорваться, – сказала Алена, слегка постукивая зубами, потому что ее тоже начала бить дрожь.
– «Скорая» тоже опоздала, – проговорил Анненский тем же хриплым голосом.
Алена только глянула… Все было ясно по его лицу.
– Проломило дверцу боковой частью капота, его вдавило в руль, а аэрбег… а тот не сработал. От такого удара – не сработал! Вот тебе парадоксы ремонта… Так что зря он своим автосервисом хвалился, Петряй всяко лучше. Ладно, поехали, я отвезу вас домой, все же обещал.
– Снег пошел, смотрите, – сказала Алена, потому что надо было что-то сказать, только она не знала – что. – Да какой крупный. Сразу видно – настоящий, не инверсионный.
– Инверсионный больше не пойдет, – усмехнулся Анненский. – Все. Кончился. Да садитесь, наконец, у
