поворота выйдет мой муж, я брошусь к нему и скажу… Что? Я не знала что.
Так, не помню, через сколько времени, я вышла на площадь Мадлен и остановилась, совершенно измученная. Я стояла не со стороны Конкорд, а с противоположной, около невысоких ступеней, и вдруг ветер разогнал облака, и я увидела, что на ступеньках сидят и лежат несколько пар. Некоторые просто обнимались и целовались, а некоторые любодейничали, не обращая внимания на окружающих!
Это было ужасно, это было распутно, но я не могла отвести от них взгляда, и странный покой снисходил мне на сердце. При лунном свете все – и мужчины, и женщины – казались мне невероятно, нечеловечески прекрасными. Я понимала, что проститутки самого низшего разряда, не имеющие никакого, даже самого убогого, жилья, отдаются здесь случайным клиентам, однако не думала о низостях и грязи. Мне казалось, я смотрю какой-то невероятно прекрасный фильм, один из тех, которые порой удавалось увидеть в синема «Etoile», хотя чаще всего там мельтешил в своих огромных башмаках нелепый Чаплин.
Я стояла, а в уме моем слагались строки:
С трудом я отвела глаза и подозвала такси. Водитель смотрел на меня настороженно, словно хотел спросить, есть ли у меня с собой деньги, но, когда я назвала адрес, немножко успокоился, ведь район у нас был хороший. Каким-то чудом в кармане пыльника нашлись деньги.
Мужа моего в квартире все еще не было, но странным образом меня это мало волновало в ту минуту. Я легла в постель. Уснула мгновенно, и мне приснились стихи… стихи о проститутке, которая размышляет о Париже и о своей судьбе.
Впрочем, нет, все же на Буриданова осла наша героиня была не слишком похожа, ведь тот разрывался между двумя охапками сена, а она всей душой рвалась только к одной двери из двух. Алёна прекрасно отдавала себе отчет, что женщина, торчащая под дверью мужского туалета и поглядывающая на нее с вожделением, представляет собой… скажем так… эпатирующее зрелище. Можно, наверное, скрыться в дамскую комнату и наблюдать за коридором оттуда. Хотя тоже картина будет еще та…
Вдруг зазвонил Алёнин телефон, и она радостно схватила трубку. Теперь у нее есть законный предлог торчать посреди коридора, ура-ура!
Марина принялась ругать подругу за то, что та ее не разбудила, Алёна многословно извинялась и объяснялась, нетерпеливо поглядывая на туалетную дверь. Почти сразу вслед за человеком в сером костюме в туалет вошел какой-то высокий худой мужчина в джинсах и просторной клетчатой рубахе навыпуск, а назад никто не появлялся.
– Ну и что там с картиной? – наконец спросила Марина. – К ней не придирались на таможне?
– Ни на секунду, – засмеялась Алёна. – Такое ощущение, что хоть весь Лувр вывози и Музей Д’Орсе в придачу!
Она не стала обременять подругу подробностями своих дурацких приключений. Зачем? Сейчас выйдет нечаянный похититель, этот человек рассеянный с улицы Бассейной, Алёна заберет у него свою драгоценность – и все уладится. Не нужно Марину лишний раз волновать: она сегодня вернется в Мулян, и там Лизочка и Танечка дадут ей для волнений тысячу и один повод, или Алёна ничего не понимает в детях. А пока пусть длится ее расслабуха.
Наконец Алёна с Мариной наговорились и простились, а человек в сером костюме все еще не появлялся. Может быть, у него расстроился желудок? Или, наоборот, не расстроился? Всякое, конечно, бывает, но как-то он уж очень долго там делает свои дела! Вон уже и посадку объявили, отчего Алёна немедленно пришла в паническое состояние. У нее всегда начиналась паника, если объявляли посадку, а ее в тот момент не было около нужной стойки.
«Да сколько можно, в конце концов!» – наконец подумала писательница возмущенно. Нет, ждать больше нельзя, надо войти. В кабинки, понятно, не соваться, а просто крикнуть что-нибудь вроде: «Господин в сером костюме, вы забрали мою картину! Пожалуйста, верните, а свою заберите! Мне пора на посадку!»
Может, это будет выглядеть глупо, но что делать? Ке фер?[8] Правда, фер-то ке, как отчаянно спрашивал один из персонажей «Городка» Тэффи.
Короче, Алёна решилась, приблизилась к двери, потянула на себя ручку…
И отпрянула, потому что нос к носу столкнулась с выходящим из туалета человеком в джинсах и клетчатой рубахе, тем самым, который вошел несколько минут назад.
– Madame, c’est pour hommes! – сказал он с какой-то странной интонацией. – Vous la-bas.
Он махнул на дверь женского туалета и удалился.
– Сама знаю, что здесь только для мужчин и что мне туда, – буркнула Алёна. – Ладно хоть в голубые не записал!
И вслед за тем она решительно распахнула дверцу, уже готовая зажмуриться, если вдруг увидит кого- нибудь со спущенными штанами. Однако вместо того, чтобы зажмуриться, глаза ее широко распахнулись, ибо Алёна увидела черный пластиковый пакет, стоящий под раковиной. И наша героиня не раздумывая кинулась к нему. Ее пакет!
Алёна растерянно оглянулась. В туалете было тихо. Совершенно тихо. Наверное, тот самый, в сером, уже сделал все свои туалетные дела. Вот сейчас он выйдет, застегивая, по русскому обычаю, ширинку на ходу, да как заорет…
Алёна схватила пакет и ринулась прочь. В дверях – ну а как же! – врезалась в какого-то очередного представителя сильного пола, который, на сей раз по-английски, раздраженно сообщил:
– It is a man’s toilet, to you there![9]
Алёна молча кинулась прочь по коридору. А спустя несколько шагов вдруг заметила: что-то ей мешает. Да господи же! Вместо того чтобы оставить в туалете пакет с «Черным котом», она и его тащит с собой!
Ну, теперь уже кража получается. Надо избавиться от дурацкой картинки. Алёна огляделась. Увидела невдалеке импозантную вместительную урну и помчалась к ней. Снова огляделась. Ни души в обозримом пространстве (уже было сказано, что Шарль де Голль – очень обширный аэропорт, есть где разгуляться на воле, как сказал бы Михаил Юрьевич Лермонтов).
Писательница свернула чужой пакет в трубочку (предварительно пару раз заглянув в него и убедившись, что ошибка всяко исключена) и сунула в урну, но так, чтобы пакет торчал над краем. Алёне совершенно ни к чему лавры похитительницы чужого имущества! Тот человек в сером спохватится, станет искать свое добро… Конечно, он удивится, обнаружив Тулуз-Лотрека в урне, но загадку перемещения картинки ему факт не разгадать. Что ж, будет о чем размышлять по пути домой. Судя по тому, что мужчина говорил по-русски, он тоже летит в Москву. Надо будет постараться не попадаться ему на глаза – просто так, на всякий случай…
Именно этим и была занята Алёна все время, пока не оказалась в самолете на своем месте 23 E. Но и тут она нервничала, пока более или менее не убедилась, что того пассажира в самолете нет. Все-таки, наверное, он летел не в Москву, а, например, в Киев, ведь там тоже еще чудом остались живы люди, которые говорят по-русски. А может, дядька отправился в Лондон или Кейптаун, где тоже имеют место быть подобные особи… А что? В наше время все бывает!
Самолет задерживался невесть почему, вылетел на сорок минут позже, и Алёна сначала немножко позлилась, потому что любое опоздание лишало ее шанса попасть на удобный поезд до Нижнего, а потом злиться перестала – просто сил не было. Невыспавшаяся, изнервничавшаяся, она уснула, как только пристегнула ремни, и не просыпалась бы до самой Москвы, кабы не попался очень любезный сосед, который сначала разбудил её, когда разносили напитки (она машинально выпила апельсиновый сок и уснула снова), а потом – когда предложили завтрак.
Впрочем, она никак не возражала – почему-то у детективщицы всегда в самолете пробуждался жуткий аппетит, подъедалось все подчистую, и хотя на земле Алёна практически не ела хлеб, тут ей стоило большого труда не попросить добавку, поскольку своя порция уничтожалась мгновенно. Поэтому она любила, чтобы рядом сидел человек с хорошим аппетитом, а то ужасно неловко даме предаваться чревоугодию на глазах у какого-нибудь скучающего поборника здорового питания, который будет задумчиво жевать салатный листок, поглядывая на тебя с плохо скрываемым презрением.
