– Ну, он не сказал, а я забыла спросить. У него такой толстый голос, вернее, хриплый, будто ангина у человека.
– Анги-ина? – потрясенно переспросил Антон. – Чахотка у него, а не ангина! Если этот сукин сын Асламов еще раз позвонит, сразу бросай трубку! Нашел себе мальчика, так, перетак и снова этак! У нас серьезное предприятие, а не бандитская лавочка какая-нибудь, ясно?
И бросил трубку.
Нина какое-то время ошеломленно слушала гудки, потом тоже положила трубку. Она и предположить не могла, что ее муж так виртуозно владеет ненормативной лексикой! Видимо, хриплоголосый накрепко достал Антона, если муж до такой степени разъярился. Но ведь тот дядька позвонит после двух…
«Не буду брать трубку, – решила Нина. – Пусть думает, что я ему наврала, пусть что хочет думает – а трубку я брать не буду».
– Ма-а, ну ты где? – заныла в прихожей Лапка. – Мы же опоздаем к бабе Оле!
– Слушай, золотко! – Нина присела перед девочкой на корточки. – Ради Христа, не вздумай когда-нибудь назвать ее бабой Олей! Она же нас больше на порог не пустит, ты понимаешь? Ольга Савельевна, Ольга Савельевна, сто раз тебе говорено!
– Да я знаю, – угрюмо кивнула Лапка. – Ольга Салевена… Ольга Савелевена… никак не выговаривается!
– Са-вель-ев-на. Повторяй за мной.
– Са-левь-ена, – покорно повторила Лапка.
– Ну ладно, – кивнула Нина, – я попрошу, чтоб она разрешила тебе называть ее просто тетей Олей. Только не брякни про бабу, я тебя умоляю! И пошли скорее, мне еще надо вернуться, мастеров встречать.
– Будем жить как в тюрьме… – трагически пробормотала Лапка, у которой на ужастики была очень короткая память.
«Новый русский» покупает в Англии золотой «Роллс». Выписывает чек, подает его продавцу. Тот с ужасом вскрикивает:
– Мистер, здесь слишком много, вы ошиблись и выписали на сто тысяч фунтов больше!
– Ладно, – добродушно отвечает «новый русский», – сдачу пришлешь «Фольксвагенами»!»
Николай засмеялся – и проснулся.
Люба стояла рядом, но лицо ее имело скорбное выражение.
– Ого! – пробормотал Николай, потягиваясь и со стоном распрямляя замлевшую шею. – Это я так и сплю на стуле?! Ну, довел меня вчера Родик!
– Тише! – Люба приложила палец к губам. – Не болтай!
– А что такое?
– Как – что?! Он же вор!
– Вор в законе, если уж точно. А это две большие разницы.
– Никакой разницы нет, – чистоплотно сказала Люба. – Вор должен сидеть в тюрьме!
– Та ты шо?! – удивился Николай, передразнивая южный Любин говорок (она была родом со Ставропольщины). – Он и отсидел свое. Скажешь, нет?
– Хочешь сказать, он больше не ворует? А помнишь, как в милиции ему имущество возвращали? Вот ты честный и порядочный человек, а у тебя было в кармане когда-нибудь двадцать тысяч баксов, перевязанных красненькой резинкой?
– Красненькой? Не было, – честно признался Николай. – И даже не перевязанных – не было.
– Вот видишь! Ну разве это справедливо?!
– Любочка, – усмехнулся он, – золотце мое, а где были твои понятия о справедливости, когда мы ночью выпивали с Родей разные коктейли с экзотическими названиями типа «Секс на пляже», «Черный дьявол» или «Глубинная бомба»? И кушали какое-то обалденное копченое мяско? И конфеты из большой коробки? И слушали анекдоты про «новых русских»?
– Ну, а чего бы ты хотел? Чтобы я так прямо ему и сказала, что о нем думаю? Во-первых, мы были у него в гостях, неудобно все-таки, а во-вторых, он бы меня сразу зарезал!
– Детка, – вздохнул Николай, – ну что ты несешь?! Тебя зарезал, потом нас с Витьком как свидетелей, да? И сложил в полиэтиленовые пакеты, и выбросил на помойку. А машину нашу поджег бы. Так, что ли? Ладно, кончай глупости городить. Это у тебя с недосыпу. Сейчас пойдешь домой, выспишься – и будешь вспоминать сегодняшнюю ночь, как замечательный эпизод своей славной трудовой биографии.
Лицо Любы не утратило печального выражения.
– Я-то пойду домой, – сказала она так уныло, словно до родного дома ей предстояло, самое малое, тащиться пешком в центр Сормова, а не пройти всего один квартал. – Я-то пойду, а вот ты…
– А что со мной? – озадачился Николай. – Да не стой с таким видом, будто меня понесут на носилках ногами вперед!
Наконец-то Люба прыснула. И вид у нее теперь был радостный-прерадостный, хотя новость Николаю она сообщила отвратительную-преотвратительную:
– Белинский не вышел! Позвонил, что камень в почке зашевелился, к нему ночью «Скорую» вызывали, ты представляешь?!
