– Я же вам говорил, что попал в аварию, – сказал он как мог спокойно. – И все, что было при мне, сгорело. Могу расплатиться только в рублях, если подскажете, какой теперь курс.
Смуглое лицо Алика разочарованно вытянулось.
– Ну, ребята… – протянул убито. – Мы ведь железно договаривались насчет оплаты в у.е.! Хотя ладно, что с больными спорить. Давайте две тысячи триста сорок – и чао.
– Две тысячи триста сорок – чего? – недоверчиво уточнил Дебрский. – Рублей, что ли?
– Можно и долларов, – усмехнулся Алик. – Только ведь вы говорите, что они все огнем сгорели.
Антон даже зажмурился. Две тысячи триста сорок рублей за шесть фотографий?! Нет, это только половина суммы – значит, за три. А всего, получается, должно быть уплачено четыре тысячи шестьсот восемьдесят, что, очевидно, соответствовало ста восьмидесяти долларам.
Он был так ошеломлен громадностью суммы, что даже не испытал удовольствия от скорости, с какой в его голове прокручивались цифры, умножаясь, делясь и складываясь.
Ни хре-на из дома пишут! Вот это курс! Вот это поддержка заокеанских империалистов, называется! Да и Алик очень не хило оценивает свой труд. Что ж там за фотографии такие, на бумаге с золотым обрезом, что ли?! Или вообще на золоченых пластинах отпечатанные?!
Но хуже всего другое. Если из своих трех тысяч он отдаст две триста сорок, то у него в кармане останется шестьсот шестьдесят рублей. Опять-таки не помня цен, он нюхом чуял, что деньги это не просто несерьезные, но даже и никакие. А ведь впереди похороны и все такое! Нет, Алик явно переоценил клиента. Вот сейчас Дебрский откроет перед ним дверь – и пусть валится вместе со своими семейными портретами с золотым обрезом!
Он уже привычно кашлянул, чтобы сказать Алику именно это, только более доходчивыми словами, однако поймал грубость на кончике языка. Почудилось, словно откуда-то высунулась змеиная головка и ужалила в самое сердце. Это было любопытство, и оно просто-таки вцепилось в Дебрского своими острыми зубками, грызя его и словно бы шипя при этом: «Тебе нужны эти фотографии! Нужны! Забери их! Они помогут тебе вспомнить то, что ты забыл!»
Он пожал плечами и сказал:
– Ну ладно. Давайте.
Лицо Алика озарилось такой откровенной радостью, что Дебрский не мог не усмехнуться.
Алик сунулся в сумку, а Дебрский напрягся, вспоминая, куда же он перепрятал деньги, найденные в фотоальбоме. Ах да, вот сюда, в карман куртки, висящей на крючке возле двери.
Он сунул руку в карман и замер, подняв брови.
Да что это, опять провалы в памяти начались, только теперь стираются уже и новейшие эпизоды? Он помнил, он совершенно железно помнил, что спрятал пакет во внутренний карман с левой стороны. Однако ни слева, ни справа, ни в каком другом кармане денег не было!
Дебрский охлопал себя ладонями. Кинулся в комнату и опять вытащил тот приметный альбом с огромными розами на обложке. Нет… и там нет никаких денег!
И вдруг его осенило. Но догадка была не из тех, которые способны порадовать человека. Такие догадки убивают наповал!
Дверь… О господи, да ведь он же не запер дверь, когда пошел встречать Алика! И в эту самую минуту какая-то сволота сунулась в брошенную без присмотра квартиру, быстренько обшарила то, что плохо лежит, вернее висит, и растворилась в тишине подъезда вместе с его последними деньгами.
– Какие-то проблемы? – тревожно сказал Алик, мгновенно почуяв неладное.
– Да, – непослушными губами пробормотал Антон. – Кажется, меня обокрали!
Алик мгновение смотрел на него, потом его рот презрительно скривился.
– Да, Дебрский, это уж точно вы! – сказал, точно выплюнул. – Эту лживость отчаянную я в вас разглядел с первой минуты. И жмотство – такое убогое жмотство! Придумали бы что-нибудь получше. Обокрали его, видите ли! Да ты сам себя когда-нибудь обокрадешь, точно тебе говорю.
Алик открыл пакет, который держал в руках, и вытащил три прямоугольных квадрата – каждый в отдельном белом конвертике. Небрежно швырнул на пол:
– Прошу! Наслаждайтесь! За это уплачено – так получите, нам вашего сексуального маньячества не нужно. А когда надумаете выкупить остальное – звоните. Только, как мы и договорились, на ваш товар процентики будут набегать!
И вылетел за дверь, затарабанил ногами по ступенькам, словно ему противно было даже войти в лифт, в котором пять минут назад он поднимался вместе с Дебрским.
Антон какое-то время постоял, сосредоточенно глядя на дверь, потом методично запер ее.
Оскорбления Алика скатились с него как с гуся вода. Пропажа денег – вот это был удар! Кажется, никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким и несчастным, таким опустошенным – даже в ту минуту, когда рыжий Федор Иванович рассказывал ему про Антона Дебрского, а он с ужасом думал, что не помнит этого человека… не помнит себя.
«Как же я теперь буду жить? – подумал он с детской растерянностью. – Вот закончатся продукты в холодильнике – и что тогда?»
И все из-за этих фотографий!
С ненавистью сгреб конверты с пола и ринулся на кухню – немедленно изорвать в клочки и выбросить в мусорное ведро, но тут один конвертик сам собой приоткрылся, и Дебрский увидел краешек снимка. И шатнулся к стене, словно получил не слабый тычок в грудь.
Хотя нет, не в грудь. Его огрели по лбу, и не чем-нибудь, а тем самым пресловутым обухом… Пальцы тряслись так, что он не сразу смог вытащить из конверта снимок, чтобы рассмотреть его во всей красе.
