И, весело махнув на прощание, она кинулась в развалины.
Лёля взглянула на Дмитрия полными слез глазами и покачала головой:
– Не верится, правда?
– Может, он еще жив? – хмуро пробормотал тот.
– А что, и его спасать будешь?
– Не отказался бы, – хмыкнул Дмитрий. – Чтобы кости своими же руками переломать! Ладно, пошли. Так и так мимо вертолета не пройдем.
Олеся открыла глаза, потянулась к окровавленному телу, лежащему неподалеку. Лёля обняла ее, что-то шептала на ухо, гладила растрепанные волосы, мелко целовала в висок, и постепенно девочка притихла, перестала рваться и теперь только взглядывала на раненого, протяжно всхлипывая.
С помощью Лёли Дмитрий взвалил Семибратова на плечи; она навьючила на себя сумку, взяла Олесю за руку. Кое-как пошли.
Ноша была не тяжела, и все-таки Дмитрий брел еле-еле. Мутило от запаха крови, которая продолжала сочиться. Он подумал, что этот человек может умереть от потери крови прежде, чем они дойдут до «Атамана» и окажут толковую помощь, но не ощутил при этой мысли ни надежды на справедливость судьбы, ни обиды: мол, столько сил пропадет впустую. Если несешь тяжелый груз, лучше не думать о нем. Идти, идти, идти, считая шаги, намечая себе мысленно этапы…
Первый привал они устроили через полкилометра, у пруда. Дмитрий уложил Семибратова на землю поудобнее, посчитал пульс. Да… случалось нащупывать пульс и лучшей наполненности. Вот тут Гоша отвел бы душу, комментируя! Ладно, как-нибудь.
Олеся подобралась к отцу, испуганно заглядывала ему в лицо. Потом быстро клюнула губами в щеку и вернулась к Лёле, забралась ей на колени, сжалась в комок. Да, девочка еще мала, не умеет любить сама, нужно, чтобы ее кто-то любил, согревал…
Дмитрий осмотрелся: если верить черноглазой бабе, за осинами и лежит та прогалина, куда упал вертолет доктора. Почему же он упал? Напоролся на молнию или впрямь было что-то с мотором? Доктор же небось так спешил удрать, что не слушал механика! Поспешишь – людей насмешишь. Да уж! Сходить посмотреть?.. Только сначала надо немного прийти в себя. Нет, а правда – что он будет делать, если доктор и в самом деле жив? Хотя вряд ли. Дмитрий не раз и не два видел, что остается после падения вертолетов… Кстати, можно туда вообще не идти и предоставить все естественному ходу событий. Это самое разумное, пожалуй.
Он отыскал в камышах свои вещи, открыл пакеты с едой, разделил хлеб и сухую колбасу. Лёля с ужасом уставилась на базуку:
– Неужели мне и это придется нести?! Она для чего? Это ручная пушка? Она в самом деле способна выстрелить? Могу себе представить! – В голосе ее звучало презрение.
– Давай я понесу! – вызвалась Олеся. Забыв про еду, она с восхищением водила пальцами по красному сверкающему дулу и норовила нажать на курок.
– Хотите, я?.. – донесся голос – тихий, как шелест травы, но все обернулись так резко, будто рядом ударил гром.
Олеся вскрикнула, Лёля испуганно махнула рукой, а Дмитрий шумно выдохнул сквозь зубы, силясь сдержать невольную дрожь, пробежавшую по плечам.
Да, Леша мог напугать кого угодно – этим своим бледным, заострившимся лицом и провалившимися глазами, рваниной, в которую превратилась его одежонка. Похоже было, что он продирался сквозь непроходимые заросли и все ветви этого леса пытались его удержать. Мальчик еле стоял на ногах. Даже козленок, которого он прижимал к груди, казался смертельно усталым и не взмекивал по своему обыкновению.
– Ой, Лешенька… – прошептала Лёля. – Откуда же ты взялся?
Мальчик не обратил на нее внимания – смотрел на Дмитрия и беспамятного Семибратова, лежащего на траве.
– Так и помрет без отпевания… – проговорил вдруг, но не своим, тонким, ломким, а чужим, лишенным живых красок голосом.
– Типун тебе на язык, – огрызнулся Дмитрий. – Он жив, может быть, еще и очухается! Ты лучше скажи, куда пропал. Я уж думал, тебя на том сеновале вместе с Андреем…
– На сеновале? – пробормотал Леша, и видно было, что он с трудом соображает, о чем идет речь. – Не помню… я от старосты убежал. Он за мной гнался, а я убежал. Ты меня старосте не отдавай, не то он меня, как бабку, в болоте затопит!
– Что?.. – выдохнула было Лёля, но только зажмурилась, подавившись дальнейшими словами.
Олеся между тем выпрямилась и как зачарованная пошла к Леше, бормоча:
– Ой, он кто? Это братец Иванушка? Твой козленочек заколдованный? Можно я его поглажу?
Дмитрий и Лёля молча смотрели, как мальчик передал Олесе козленка, как они стоят, быстро, тихо перешептываясь. Все трое по очереди откусывали от бутерброда и яблока, которые держала Олеся.
Лёля уткнулась в плечо Дмитрия, и слезы согрели его холодную кожу.
С усилием поднял руку и погладил по спутанным волосам:
– Ну, чего ты? Потерпи еще немножко! Все живы, дети вон… Ну, не плачь, пожалуйста!
– Ой, я не могу, не могу! – шептала Лёля задыхаясь. – Это просто… я не могу! Как же все это?.. Или мы правда произошли от каких-то зверей? А если людей создали боги, почему мы такие жестокие, страшные? Или в той программе, которая заложена в нас, благодаря которой мы должны быть добры и великодушны, произошел сбой? Глюк проскочил?
