рассказ обо всех этих господах Б., то есть Бестужеве, И. и П.Ш., Иване и Петре Шуваловых, должен был сыграть для Трувора, Никиты Бекетова, несправедливо оболганного и униженного, роль именно этих кровавых пятен.
– Ради бога! – насмешливо воскликнул Никита Афанасьевич. – Не изображайте из себя защитника моих былых страданий. Для чего вы воскресили их в моей памяти? Чего ради вам понадобилось, чтобы я вооружился местью? Только, умоляю, не говорите о том, что вы спать не можете, ежели где какая несправедливость творится.
– Не стану говорить, – согласился Гембори. – Хотя я буду очень рад, коли вы отомстите Шуваловым. Потому что это совпадет с моим интересом.
– В чем же ваш интерес состоит?
– В подписании некоей бумаги, которая зовется Версальским договором, – улыбнулся Гембори. – Вернее, в ее не подписании.
– А, понимаю, – кивнул Бекетов. – Вам нежелателен альянс России и Франции. Видимо, Шуваловы имеют в этом альянсе и в этом договоре свой большой интерес. Что то такое я слышал о табачной торговле, но не пойму пока, ваш интерес к табаку какое имеет отношение?
– Вы человек умный, – проговорил Гембори после некоторой паузы. – И понять можете, что на торговых сделках очень многое зиждется. Спору нет, политические игры разыгрываются в Версале, однако платят за них господа промышленники. Поэтому интересы политические всегда тесно связаны с финансовыми. Не бывает отдельно политики, а отдельно – денег. Не сомневаюсь, что вы и это понимаете. В данном случае Англии желательно самой сделаться торговым партнером Франции в поставках табака и всего прочего. Шувалов же хитрец, через Бестужева желает у нас табак, из колоний вывозимый, брать, платя за него жалкие пенсы, а французам его мечтает продавать чуть ли не на вес золота. И его, заметьте, охотно берут… так скажите мне, отчего Сент– Джеймс должен уступать эту золотую жилу господам Шуваловым?
– Я, сударь, не купец, – со скукою в голосе проговорил Бекетов. – Я солдат. Воин. Ни единого разу не курил, а также нюхать табаку не намерен, ни английского, ни какого другого. Поэтому в толк не возьму, чем могу быть вам полезен.
– Позвольте объяснить, – приветливо предложил Гембори.
– Да я в делах денежных непонятлив, – с откровенной скукой проговорил Бекетов.
– А вы про казематы Тауэра вспомните – и сразу понятливей сделаетесь, – еще более приветливо улыбнулся Гембори, и Бекетов прикусил губу.
– Я так понимаю, вы не намерены дать мне о них позабыть, – сказал он после некоторой паузы, и Гембори одобрительно кивнул. – Что же я должен сделать, чтобы избавить себя от ваших постоянных напоминаний об участи моей сестры и ее мужа? Вернее сказать, что я должен сделать, чтобы вы пустили в ход некие бумаги, которые вернут им свободу, а также избавят Атенаис от помолвки с вашим племянником?
– Вот те на! – изумился Гембори. – Вам не по нраву Гарольд?
– Не по нраву, – решительно качнул головой Бекетов.
– Какая жалость… – протянул Гембори. – А ведь между вами и этим молодым человеком очень, очень много общего… некие изысканные взгляды на жизнь вас весьма объединяют…
– Не пойму что то, о чем вы, – нахмурился Никита Афанасьевич.
– Да оставим это, – отмахнулся Гембори. – Не более чем мысли вслух, которые свидетельствуют о том, что я разработал правильный тактический ход относительно вас, Гарольда и прелестной Атенаис. Но сии тонкости вам не могут быть интересны, они вообще малозначительны. Итак, переходим к главному вопросу. В честь помолвки моего племянника я намерен устроить прием, на котором будет присутствовать и императрица. Она уже извещена о помолвке и дала слово непременно почтить меня своим присутствием. Она появится с некоторыми своими фрейлинами, в числе которых окажется некая Лия де Бомон, назначенная с недавних пор лектриссой императрицы и ставшая, как бы это поточней выразиться, ее близкой подругой, в обход прежних фавориток.
– Француженка, что ли? – уточнил Бекетов.
– Ну, можно сказать, что француженка , – ответствовал Гембори с тонкой улыбкой, которая, к несчастью, осталась Бекетовым незамеченной. – Именно особа, коя называет себя Лия де Бомон, является тем человеком, который призван склонить на сторону Франции мнение русского двора вообще и снискать благосклонность императрицы – в частности.
Бекетов с любопытством посмотрел на Гембори. Англичанин говорил по русски отменно, с чего это вдруг начал путаться в родах? Особа, коя… человек, который призван… Даже не поймешь, о мужчине он говорит или о женщине. Однако Лия де Бомон – имя женское, тут спору нет и быть не может.
– Вокруг нее вьется Петр Шувалов, причем вьется так, будто эта мадемуазель – мечта всей его жизни, – продолжал сэр Уильям. – И Лия де Бомон весьма и весьма склоняется к его ухаживаниям. Мне безразлично, что результатом ее благосклонности может стать адюльтер в семействе Шуваловых. Я всего лишь не желаю, чтобы сей адюльтер привел к подписанию русско французского договора. В связи с этим я хочу, чтобы вы разрушили планы Шувалова, начав на приеме откровенно ухаживать за мадемуазель де Бомон.
– Мать честная, – озадаченно проговорил Никита Афанасьевич. – Да вы небось шутите, милостивый государь!
– Отчего же? – развел руками Гембори. – Петр Шувалов ревнив, как бешеный бык. Ходят слухи, что он умудряется ревновать свою весьма невзрачную супругу ко всякому встречному поперечному, что, строго говоря, вполне объяснимо, учитывая ее более чем бурное прошлое. Знаете, при дворе поговорка ходит, мол, Мавра Шувалова даже в девицах не была ни дня девицею, так бабой распочатой и родилась.
Сию поговорку Бекетов слышал, находил ее весьма справедливою, поэтому только вновь подивился отличному знанию этим англичанином всех тонкостей русского языка.
– Но оставим в покое похождения миссис Шуваловой, – продолжал Гембори. – Не о ней сейчас речь, а о Петре Ивановиче. Точно так же, как супругу свою, он ревнует всякую даму, на которую взглянул благосклонно. Лию де Бомон он уже считает своей собственностью, и сама мысль, что она может склониться к ухаживаниям другого человека, тем паче – такого красавца, как вы… Шувалов то красотой не блещет, а в сравнении с вами он вообще сущий Вельзевул… – сама мысль, повторяю, будет для него сущим ядом. Он непременно не сможет сдержаться и устроит сцену мадемуазель де Бомон. Она же весьма обидчива, своенравна и дерзка. Ссора между этой парой голубков неминуема. А это значит, неминуем срыв подписываемых соглашений.
– Да ну, – пренебрежительно проговорил Бекетов. – Вы, право же, роль Шувалова преувеличиваете. Главное слово не за ним останется, а за императрицей, устами которой глаголят Бестужев и Воронцов, а вовсе не Шувалов.
– Разумеется, – кивнул Гембори. – Названные господа и впрямь глаголят устами ее величества. И порою позволяют себе чуть чуть искажать и превратно толковать ее желания и намерения. Как правило, она снисходительно относится к этому. Но если императрица будет разгневана… если императрица придет в бешенство… они не посмеют ей противоречить. Лия де Бомон будет спроважена от двора, а стало быть, подписание договора окажется сорвано.
– Вы шутите, – хохотнул Бекетов. – Да неужели государыня такую малость, как ссору Шувалова с дамой его сердца, поставит превыше государственных интересов? Конечно, она к Шуваловым расположена сверх меры, но не до такой же степени! Скорей всего, дерзец, который осмелится явиться искателем милостей этой француженки, будет с позором от двора отставлен – теперь уже окончательно! – и выслан в полк уже без всякого права его оставлять. А Шувалов и мадемуазель де Бомон помирятся при покровительстве императрицы. Нет, воля ваша, сэр, однако план ваш никуда не годится.
– Вы что ж, меня недоумком полагаете? – самым приятным образом усмехнулся Гембори. – Кабы я не был заранее убежден в результате положительном, я бы не затевал сей чрезмерно сложной интриги. Понимаете, мистер Бекетов, вы были бы совершенно правы, кабы не одно обстоятельство. И это обстоятельство – вы.
– Ну да, я ведь сущий жупел… – уныло кивнул Бекетов. – Нашему Никишке одни тычки да шишки, вали до кучи, бей да мучай! Вы знаток русских поговорок. Может, и такую слышали?
