такой большой, чтобы спасать в ней отравленного хозяина, однако выбирать не приходилось.
Мешая и помогая друг другу, сделали уколы — Валоят уже стоял в дверях со всем необходимым. Промыли Желудок. Амин — он крепкий, надо побороться...
— Есть пульс, — уловил слабое биение жилки на запястье Кузнеченков.
Из ванной — вновь на постель: уколы, давление, пульс, уколы. Появились две капельницы с физраствором, и Алексеев ввел иглы в вены обеих рук. Замерли, ожидая результатов, — что могли они сделали, остальное теперь зависело только от организма самого Амина. И дрогнули веки умирающего, и подтянулась, сомкнулась в стоне челюсть. Успели. Вытащили из преисподней. И впервые после приезда во Дворец офицеры перевели дыхание, осмотрелись.
Взглядом попросив у них разрешение, к постели Амина подошел начальник Главпура Экбаль.
— Что... нового? — сквозь силу спросил больной, вкладывая в свои слова тревогу за развитие событий.
Экбаль замялся, не готовый к такому вопросу, потом вспомнил:
— Только что звонил министр иностранных дел СССР Громыко, он предлагает сообщить о вводе войск сегодня вечером.
Замолчал, не уверенный, что понял председателя Ревсовета.
— Значит... хотели без меня, — сквозь боль усмехнулся Амин и прикрыл глаза от бессилия.
— Вроде стрельба какая-то, — прислушавшись, кивнул на окно Кузнеченков.
Выстрелы, то одиночные, то длинными очередями, звучали совсем рядом с Дворцом, но Алексеев не придал им значения: в Кабуле стреляют практически каждую ночь. А время — седьмой час, для декабря это уже ночь.
— Ну что, идем к другим? — Кузнеченков, еще раз проверив пульс и давление у Амина, посмотрел на командира. — Валоят что-то про дочь Амина говорил, вроде тоже отравление.
Однако дошли они только до коридора — мощный залп сотряс здание. Посыпались стекла, погас свет. Внизу закричали, где-то что-то вспыхнуло, и врачи перебежали к полукруглому бару — здесь не было окон, хоть какой-то защитой казалась стойка.
— Неужели «духи»? — вслух подумал Алексеев.
— Черт его знает, — отозвался еле видимый в темноте Кузнеченков. — Эй, что там творится? — окликнул он, увидев в коридоре чью-то тень.
Подбежал афганский офицер, некоторое время тяжело переводил дыхание, потом отдал им свой автомат и побежал дальше. Алексеев снял магазин, потрогал планку — патронов не было. «Ваша политика — высочайший профессионализм», — опять пришла на память фраза, и он чертыхнулся. И замер: по коридору, весь в отблесках огня, шел... Амин. Был он в тех же белых трусах, флаконы с физраствором, словно гранаты, держал в высоко поднятых, обвитых трубками руках. Можно было только представить, каких это усилий ему стоило и как кололи вдетые в вены иглы.
— Амин? — увидев, не поверил своим глазам и терапевт.
Алексеев, выбежав из укрытия, первым делом вытащил иглы, довел больного до бара. Амин прислонился к стене, но тут же напрягся, прислушиваясь. Врачи тоже услышали детский плач: откуда-то из боковой комнаты шел, размазывая кулачками слезы, пятилетний сынишка Амина. Увидев отца, бросился к нему, обхватил за ноги. Амин прижал его голову к себе, и они вдвоем присели у стены. Это была настолько тягостная, разрывающая душу картина, что Кузнеченков, отвернувшись, сделал шаг из бара:
— Я не могу. Пойдем отсюда.
Знать бы им, что они — последние, кто видит Амина живым. Эх, пандшанба, день перед выходным...
Необходимое послесловие . Врачи перейдут в соседнее помещение — конференц- зал с высокими, широченными окнами с уже полностью выбитыми стеклами. Со двора сквозь стрельбу услышат русский мат и вздохнут с некоторым облегчением: значит, не душманы. Станут между окон, чтобы не задело случайной пулей.
Но только опасность подстерегала с другой стороны. Распахнется от удара ногой дверь, и в темноте запульсирует автоматная очередь. Кто стрелял, зачем — поди разберись в темноте. Но рухнет со стоном на пол полковник Кузнеченков, и пока Алексеев, уже не обращая внимания на стрельбу, донесет его большое, тяжелое тело до лестницы, врач будет уже мертв.
— Мертвых не берем, потом, — отмахнутся от него у входа во Дворец, где грузили на БТР раненых. До него не сразу дойдет, что сказал это на чисто русском языке солдат в афганской форме.
— Он еще жив, просто ранен, — соврет Алексеев.
Полковника погрузят на бронетранспортер, и Анатолий Владимирович довезет его тело до посольской больницы. Сам станет к операционному столу, на котором один за другим замелькают раненые: советские, афганские, гражданские, военные. Мелькнет усталое лицо начмеда-десантника, и оба грустно улыбнутся — вот и рассудила жизнь.
А первые погибшие при штурме Дворца, первые «ноль двадцать первые» в афганской войне — полковник Кузнеченков, спасавший Амина, и полковник Бояринов, возглавлявший штурм Дворца, будут лежать в морге. Рядом. Бояринов за выполнение своей задачи получит посмертно звание Героя Советского Союза, Кузнеченкова тоже отметят Орденом Красной Звезды — за выполнение своего служебного долга.
Афганистан начинался вот с таких парадоксов.
Сын Виктора Петровича Кузнеченкова закончит Ленинградскую военно-медицинскую академию имени Кирова и станет военным врачом. На кафедре военно-полевой хирургии его учил оказывать хирургическую помощь, работать на черепе, животе, конечностях профессор, доктор медицинских наук полковник Алексеев, который за Афганистан «заслужит» только грамоту с тремя ошибками. Правда, на международном симпозиуме «Медицина катастроф», проходившем в Италии, папа римский за самоотверженность при спасении людей в экстремальных условиях вручит ему символический «Пропуск в рай»...
27 декабря 1979 года. 16 часов 30 минут. Кабул.
Колесов, Халбаев и Швец лежали на плащ-палатке и вбинокли осматривали Дворец и подступы к нему. Время «Ч» Магометов назначил на 22 часа, и сейчас, пока было еще светло, уточнялись последние детали прорыва к зданию, проводили последнюю перегруппировку сил, выводя группы на свои направления. За время, когда батальон находился здесь, афганцев постепенно приучали к тому, что шурави много ездят и стреляют, особенно ночью — такова методика проведения занятий. В палатках же срочно сколачивались лестницы: террасы на подступах к зданию оказались заминированными и лестницы могли стать своеобразными мостами через опасные участки. Сегодня утром «зенитовцы» тайно привезли с аэродрома целую машину бронежилетов, но, выяснив, что на всех их не хватит, Колесов предложил отдать их штурмовым группам и солдатам. Так что офицеры из «мусульманского» батальона оказались заметно худее своих подчиненных, когда те надели «броники» под бушлаты.
Основная задача возлагалась на первую роту капитана Шарипова: на бронетранспортерах с десантом из «Зенита» и «Грома» выскочить к Дворцу, блокировать подъезды. В здание входят только комитетчики. Огонь открывается при крайней необходимости, высший балл операции — без ножа, без выстрела, без жертв.
Однако предусмотрели и всякие неожиданности и, чтобы в темноте не перепутать своих с чужими, пустили на полосы несколько простыней, сделали повязки на левую руку всем штурмующим. Установили и пароль с отзывом! «Миша — Яша». Всем «Мишам — Яшам» показали портрет Амина — этому человеку ни в коем случае не дать уйти из здания. Попросили обезопасить во Дворце еще двух афганцев: капитана и женщину[37], которые перед штурмом попытаются усыпить Амина и тем самым дезорганизовать оборону. Чем меньше жертв — тем лучше.
Словом, подготовка до этого шла вроде без особых накладок, но сейчас, разглядывая Дворец, офицеры заметили оживление среди его охраны: усиливались посты, выставлялись новые. Неужели
