Плакида опешил от услышанного.
— Дай грамоту, я сам прочту! — Боярин не мог поверить, что государь приказал ему везти своё неказистое детище в Нижний Новгород к наместнику. — Врёшь ты, парень, нету в грамоте моего имени.
— Ты меня не порочь понапрасну; государь писал грамоту всем боярам, а значит, и тебе!
— Да куда я такую повезу?
— Какую такую? Может, она у тебя не девка?
— Девка, девка она, вот вам истинный крест! Да только…
— Что — только? Или ты, Плакида, удумал идти встречу великому князю?
Боярин окончательно растерялся.
— Глаза у неё… Да разве я перечу государю? Коли велит, завтра же повезу Агриппину в Новгород.
— То-то же! Устали мы, боярин, с дороги.
— Устали? Да и проголодались небось? Эй, Василиса, вели накрывать на стол, пожаловали к нам гости из Москвы, от самого великого князя Ивана Васильевича, дай Бог ему здоровьица!
— Сей миг, батюшка, накроем столы-то, — засуетилась Василиса.
Тотчас же набежали девки и бабы, натащили из погребов и амбаров всякой всячины. На столе появились меды разные, брага и даже фряжское вино.
— Выпьем, гости дорогие, за нашего государя-батюшку Ивана Васильевича, да пошлёт ему Господь Бог пригожую невесту!
Много было выпито в этот день. У Нестора уж и язык не ворочается, с мрачным видом смотрит он куда-то в угол.
— Эх, кабы гусли сюда! — мечтательно вздохнул Филя.
Кудеяр незаметно наступил ему на ногу.
— Гусли, говоришь? — встрепенулся задремавший было хозяин. — Василисушка, вели Буслаю-гусляру явиться сюда, пусть позабавит нас своей игрой.
Явился горбатенький Буслай-игрец. Молодёжь в пляс пустилась, шум, смех. Никто и не заметил, что Филя куда-то исчез. Угомонившись, опять сели за стол.
— Филя-то куда подевался? — забеспокоился Плакида.
— Да он на двор пошёл охолониться, — соврал Кудеяр.
Наконец и Филя появился, раскрасневшийся, довольный.
— Куда это ты, голубок, улетел от нас?
— Да на двор нужда погнала.
— Долгонько же тебя не было.
— Живот разболелся, сил нет.
— Уж не съел ли чего нехорошего?
— Ничего, пройдёт, — успокоил хозяина Кудеяр, — у него часто так бывает.
Под вечер стали прощаться.
— Переночевали бы уж, а утресь отправились бы в путь-дорогу, — упрашивал хозяин; молодёжь ему поглянулась, развеяла скуку.
— Нельзя, боярин, дело у нас важное, государево, поспешать нужно к тем, у кого дочери-девки есть.
— Ну-ну, не стану задерживать, не дай Бог прогневить государя-батюшку. К кому же вы отсель поедете?
— О том с тобой хотели посоветоваться.
— У боярина Микеши Чупрунова дочка уж больно хороша! Всяк, кто видел, хвалит её сверх всякой меры.
— К нему и подадимся.
— Езжайте с Богом.
— А ты, боярин, когда повезёшь свою дочь в Нижний Новгород?
Плакида замялся.
— Может, не стоит мне ехать-то?
— Упаси тебя Бог не поехать! Государь наш уж больно лют, слышал, поди, как он боярина Андрея Шуйского покарал?
— Слышал, голубок, слышал, страх Господень.
— Положит на тебя государь опалу, велит казнить лютой казнью; станешь потом сожалеть, да поздно будет.
Боярин поёжился.
— Государева воля — Божья воля, завтра же повезу Агриппину в Нижний.
Отъехав от поместья Плакиды Иванова версты две, молодцы почли хохотать да зубоскалить над боярином.
— Ты-то куда, Филя, запропастился во время пира? Я уж обеспокоился: ну как тебя боярские слуги схватили да куда-нибудь уволокли.
— Меня и в самом деле поволокли, да только в постель пуховую, в перины лебединые.
У Олексы от удивления глаза на лоб полезли. — Кто же тебя, Филя, в перины-то поволок?
— А она самая — дочка-девка.
— Врёшь ты, Филя! Тебе соврать, что блин сожрать.
Филя перекрестился.
— Вот вам истинный крест: как говорю, так и было. Вы-то спиной к лесенке, что в горницу боярской дочери ведёт, сидели, потому ничего и не видели. Я же смотрю- дверь в ту горницу ходуном ходит и время от времени из-за неё харя здоровущая выглядывает. Встретимся мы глазами — харя за дверь, а рука харина какие-то знаки подаёт. Дошло до меня наконец, что дочь-девка велит мне к ней устремиться. Я и не стал терять времечка: пока Плакида клевал носом, я по лесенке-то да и наверх в ту самую горенку и угодил.
— Мастак ты балы точить[128], нешто тебя боярская дочь приняла? — усомнился Олекса.
— А ты послушай, что было дальше. Только я просунулся в ту горенку, обхватила меня харя руками, да так, что я чуть было не задохся, и поволокла в постель. Я, конечно, противиться не стал и пользу свою не упустил.
— Да какая же она теперича девка?
— Девкой-то она, видать, давно перестала быть, потому и решила Агриппинушка при нашем появлении любви предаться.
— Везёт же тебе, Филька, — с государевой невестой переспал!
— Будет вам зубоскалить, — остановил друзей Кудеяр, — вон поместье боярина Микеши Чупрунова. Говорят, он не так давно сюда из Москвы перебрался, потому с ним надо ухо держать востро, не то в беду угодить можно.
— Пошто же мы к нему едем?
— На дочку его поглазеть охота, не впервой мне приходится слышать об её удивительной красоте.
Микеша Чупрунов встретил гонцов насторожённо, внимательно прочитал грамоту, удостоверился в подлинности печати и теперь пристально рассматривал лица ребят.
— Здоров ли государь наш Иван Васильевич? — спросил тихо, но властно.
— Когда мы отправлялись в путь из Москвы, государь наш Иван Васильевич был в здравии. Только что мы были у Плакиды Иванова, а ныне пожаловали к тебе, боярин.
— Уж не вознамерился ли мой сосед везти свою дочь напоказ нижегородскому наместнику? — Микеша насмешливо улыбнулся.
— Завтра же отправляется в путь. Можем ли мы, боярин, глянуть на твою дочь?
— О том в грамоте ничего не сказано, писано лишь, что мы, бояре, имеющие дочерей-девок, должны
