При моем появлении в шатре разноголосый спор военачальников разом стих, взоры всех участников совета устремились на меня. Мое негромкое приветствие прозвучало среди полнейшей настороженной тишины.
— Привет тебе, Андреас! — сказал Спартак и поманил меня к себе рукой. — Подойди-ка сюда.
Я приблизился к столу, на котором была расстелена карта Италии, нарисованная разноцветными красками на широком листе папируса. На этой карте весьма скурпулезно были нанесены красными линиями все главные дороги, синей краской были нарисованы реки, коричневой краской были изображены горные хребты, зеленой краской — леса. Города были обозначены маленькими черными квадратиками и кружками, рядом с которыми на латыни мелкими буквами были написаны их названия. Эту великолепную карту воины Спартака обнаружили в шатре претора Глабра среди его личных вещей.
— Римское войско двигается на нас по Аппиевой дороге, — произнес Спартак, проведя ножнами от кинжала по тонкой красной линии, прочерченной на карте от Рима до Капуи. — Не сегодня завтра римляне перейдут реку Волтурн и вступят в Капую. Нам пока неведомо, кто возглавляет это войско и какова его численность. Мы хотели спросить об этом у тебя, Андреас, — добавил Спартак, — ведь ты обладаешь даром божественного предвидения.
Я склонился над картой, разглядывая отмеченный на ней красной линией путь из Рима в Кампанию. Меня вдруг охватило сильное волнение, ибо, как человек из будущего, я отлично знал, чем завершится это восстание рабов. Через два года войско восставших будет уничтожено, а всех уцелевших участников восстания римляне распнут на крестах вдоль Аппиевой дороги от Капуи до Рима. Сказать об этом сейчас Спартаку и его ближайшим сподвижникам?
Одолеваемый мысленными терзаниями, я какое-то время хранил молчание, продолжая разглядывать карту, словно читая по ней ход ближайших событий. Наконец я решил не говорить участникам этого совета о той трагической развязке, какая ожидает их всех по окончании двухлетней героической войны с Римом. Поскольку судьбой мне уготовано сражаться против римлян на стороне восставших рабов, я решил не повергать в уныние своих соратников накануне нового испытания.
— Идущее на нас римское войско состоит примерно из двух легионов, — промолвил я, отрывая свой взор от карты. — Во главе этого войска стоит претор Публий Вариний, родом из плебеев. В войске Вариния преобладают новобранцы, испытанных воинов у него мало.
Все это было мне известно из исторических трудов Плутарха и Саллюстия, прочитанных мною еще на втором курсе университета.
Я сел на скамью рядом с Ресом, всем своим видом показывая, что не претендую на какое-то особое к себе отношение и готов подчиниться любому приказу Спартака.
— Два легиона — это не меньше восьми-девяти тысяч воинов, — заметил Брезовир, переглянувшись с Кастом, — а у нас не наберется и пяти тысяч бойцов.
— Зато все наши люди хорошо вооружены, благодаря нашим победам, — сказал Ганник с неким вызовом в голосе. — Беглые рабы и поденщики стекаются к нам ежедневно. Покуда римское войско дошагает до Везувия, наш отряд увеличится до шести-семи тысяч человек.
— Для открытого сражения с римлянами сил у нас все равно маловато, — обронил крепыш Армодий. — К тому же нашим людям не хватает военной выучки.
— Вступим в битву с Варинием, и если не будет нам удачи, то отступим на вершину Везувия, — сказал фракиец Тимандр. — На гору вслед за нами Вариний не полезет, побоится!
— Нет, брат Тимандр, — возразил Спартак, — вновь возвращаться на Везувий нам никак нельзя. Это для нас верная гибель! Вариний, наученный печальной участью Глабра, не допустит роковой оплошности, уж можете мне поверить, друзья. Выход у нас ныне один — разбить Вариния в открытом поле.
На совете было принято решение свернуть лагерь у Везувия и выступить к городу Ателлы. Крикс предложил не стоять бесцельно на одном месте, но двигаться от города к городу, повсюду освобождая рабов и принуждая ремесленников-оружейников изготовлять доспехи и оружие. Спартак согласился с Криксом, понимая, что в походе их люди скорее свыкнутся с дисциплиной и военным бытом. К тому же в сложившихся обстоятельствах войско восставших от поражения могли спасти хорошо налаженная разведка и своевременный удачный маневр.
Все виллы вокруг Везувия давно были опустошены восставшими рабами, поэтому городок Ателлы выглядел эдаким цветущим нетронутым островком посреди разоренной сельской округи. Воины Спартака, рыская по Кампании, не раз оказывались вблизи от Ателл, однако в город они не заходили, видя готовность его жителей дать отпор любым непрошеным гостям. В Ателлах проживало немало зажиточных ростовщиков и торговцев, которые создали из своих слуг, клиентов и родственников большой вооруженный отряд для защиты от мятежников. Эта ателланская когорта, действительно, отпугивала от города рыскавшие вокруг шайки беглых рабов.
Однако выстоять против всего войска восставших ателланской когорте оказалось не под силу. После ожесточенной битвы на окраине Ателл восставшие рабы ворвались на улицы города. Немедленно все погрузилось в дикий хаос, состоявший из зверских убийств и жестоких насилий. Рабам, пришедшим сюда с оружием в руках, помогали убивать и истязать граждан этого городка здешние невольники, вдруг обретшие свободу и безнаказанность. Несчастным ателланцам ничего не оставалось, как биться с рабами до последнего вздоха, используя любое оружие, превращая в очаг сопротивления каждый дом, каждый узкий переулок. Не имея крепостных стен, городок очень быстро стал добычей свирепого воинства восставших невольников, которые ворвались в Ателлы сразу с трех сторон. Ни Спартак, ни прочие вожди восставших ничего не могли поделать, дабы предотвратить эту безжалостную резню.
Все свободное население Ателл, примерно полторы тысячи человек, было поголовно перебито восставшими, не щадившими ни стариков, ни женщин, ни детей… В кровавом угаре воины Спартака истребили и всех местных кузнецов, хотя им был дан приказ не убивать ремесленников-оружейников. Впрочем, восставшие рабы разжились тем оружием, с которым вышли на свой последний бой несчастные ателланцы. Этим оружием были вооружены шесть сотен невольников из Ателл, пожелавших присоединиться к войску Спартака.
Еще около четырех сотен невольников, обретя свободу и обагрив руки кровью своих господ, рассеялись по окрестностям, горя безрассудным желанием творить дальнейшие насилия. Этих разрозненных неуправляемых шаек, состоящих из беглых рабов, было так много, что всякое движение отдельных путников, повозок и караванов между городами Кампании совершенно прекратилось из-за постоянных убийств и грабежей на дорогах. Из-за разгула бесчинств и кровопролитий никто в Кампании не занимался сбором урожая, хотя пшеница на полях давно заколосилась, во фруктовых садах спелые плоды осыпались на землю, а виноградные гроздья налились соком.
Страх, порождаемый слухами о жестокостях, творимых беглыми рабами, распространился по всей Кампании с удивительной быстротой. После кровавой вакханалии, устроенной воинством Спартака в Ателлах, жители городов, где не было крепостных стен, толпами устремились в Капую, Кумы, Нолу, Нуцерию и в другие кампанские города, имеющие защитные укрепления.
Войско Спартака в определенной мере тоже страдало от бесчинств рассеявшихся по всей Кампании разбойных шаек, из-за которых затруднялось снабжение воинов Спартака продовольствием. К тому же в эти грабительские группы перебегали тайно и открыто те из людей Спартака, кому надоедала дисциплина и постоянная военная муштра на палящем солнце.
Единственная выгода для войска Спартака от разрозненных разбойничьих шаек заключалась в том, что эти мелкие группы грабителей, проникая везде и всюду, могли быстро обнаружить любой крупный отряд римских войск, направляющийся в Кампанию из Лация. Так было и в случае с войском претора Вариния. Легионы Вариния еще только подходили к Капуе, а Спартак и его соратники уже заранее были осведомлены об этом.
Взятие Ателл опьянило людей Спартака настолько, что никто из них и не помышлял об отступлении — всем хотелось поскорее сойтись в битве с легионами Вариния. Спартак разбил лагерь на равнине в двух милях от Ателл, поскольку стоять станом в непосредственной близости от разоренного городка было невозможно из-за тяжелого смрада, источаемого множеством разлагавшихся на жаре трупов.
В эти дни я пребывал в мрачном настроении после всего увиденного при взятии Ателл. Я был удручен не столько кровавой расправой восставших над ателланцами, сколько бессилием Спартака прекратить это дикое безумство. Мое настроение разделяли Рес, Эмболария и прочие амазонки. Упадок дисциплины в
