прогоняла молодцев из своего терема несмотря ни на что. «Поссорились – помирятся. Дело молодое!» – рассуждала вдова.
Друзей у Василия, конечно, хватало и кроме побратимов. Со всеми переговорил Василий, но лишь двое согласились вместе с ним за князя Святослава стоять. Это были Викула, сын шорника, и Ян, сын стеклодува, прозванный Лунем за белобрысый цвет волос. Такого с Василием еще не случалось, чтобы сотоварищи его не шли за ним по первому зову.
«Ничего, – утешал себя Василий, – выйду в воеводы, сами ко мне прибегут!»
Между тем в Новгороде нарастало зловещее противостояние. Кучка бояр и часть купечества тайно готовились к схватке за Святослава Ольговича против всего народа, возглавляемого посадником. Распространился слух, будто бы пересылается письмами посадник с князем суздальским. Это побудило сторонников Святослава однажды поздно вечером собраться на совещание в доме тысяцкого.
Пришел на то собрание и Василий.
– Коль начнут черные людишки вставать на вече против Святослава, не пересилить нам их, ибо меньше нас, – говорил Ядрей. – Действовать надо, покуда в вечевой колокол не ударили. Крикунов посадских нужно пристращать, а кого и в ножи, но только без шума. А посадничку петуха красного во двор запустить, дабы у него о другом голова болеть начала. Что скажете на это, други?
Все пришедшие на тайный совет согласились с воеводой.
И только Василий возразил:
– Запугивать людей – это одно, Ядрей Дорофеич, а ножами резать – это совсем другое. Я на такое дело не мастак, предупреждаю сразу. И с огнем баловаться не люблю. Не ровен час, от мести вашей полгорода выгореть может.
– Робеешь, Вася? – прищурился воевода.
– Не пристало тебе это, Василий, – с жаром вымолвил Добрило.
Василий усмехнулся:
– Еще неизвестно, бояре, кто из нас больше робеет.
– Что ты предлагаешь? – раздраженно спросил рыжебородый боярин Стас.
– Надо пойти к посаднику и спросить его напрямик, получал ли он грамоты от суздальского князя, – сказал Василий. Ему самому не верилось в это.
Бояре зароптали. Их гневные взгляды устремились к тысяцкому, мол, кого ты позвал на такое дело!
Ядрей постарался исправить положение.
– Неопытен ты, Вася, в государственных делах, поэтому и молвишь ерунду, – заговорил он, придав своему лицу добродушное выражение. – И в людях ты еще не научился разбираться. Обманет тебя посадник и глазом не моргнет. Не пойман – не вор. Не хочешь двор посадника поджигать – не надо, не желаешь кровью пачкаться – изволь. Дам тебе иное поручение. Сделаешь?
– Что за поручение? – насторожился Василий.
– Пригласишь к себе в гости корабельщика Гремислава и угостишь его медом хмельным, но перед этим подмешаешь в питье порошок, какой я тебе дам. Захворает Гремислав не сразу, а на третий день. Так что подозрений на тебе не будет. Не любит Гремислава князь Святослав за речи его дерзкие. Да и тебе, Вася, Гремислав успел насолить, выступив против тебя в Никольской братчине. Обид прощать нельзя!
– Не гожусь я на такое дело, – промолвил Василий и поднялся со стула.
Бояре опять зароптали.
Тысяцкий заволновался:
– Экий ты щепетильный, Васенька. Никак тебе не угодишь! Куда ты собрался? Посидел бы еще. Не все еще сказано.
– С меня довольно услышанного, – возразил Василий, явно собираясь уходить. – Не обессудь, воевода. Не хочу греха на душу брать. Прощай!
– Ты и так в грехах по уши, дурень! – сердито воскликнул Ядрей.
Василий обернулся на этот окрик уже у самой двери.
– Те грехи по молодости были, воевода. Без умысла я тогда грешил. И каюсь ныне за прошлое свое.
Выйдя из горенки, Василий решительно захлопнул дверь. Зачем он только пришел сюда! Спускаясь вниз по ступенькам к выходу из терема, Василий слышал, как бояре гневными голосами ругают тысяцкого, костят почем зря и самого Василия. «Экую овечку из себя строит! Будто не проливал он кровь человеческую!»
На темной улице обуяла сердце молодецкое грусть-тоска, словно оказался Василий один-одинешенек на всем белом свете.
В майском небе перемигивались далекие звезды, холодные и безучастные ко всяким людским делам. Тишина окутывала все вокруг, лишь скрипнула где-то в отдалении калитка да взлаял потревоженный кем-то пес на соседней улице.
Василий понуро брел по дощатой мостовой вдоль высокого тына. Он, похоже, и впрямь не умеет разбираться в людях. Что-то недоглядел он в Святославе и в тысяцком тоже. А может, Святославу невдомек, что тысяцкий такие злодейства ради него замышляет? Надо будет еще раз потолковать с князем, неужто он одобрит смертоубийство и поджоги домов!
Свернув в переулок, Василий зашагал быстрее. Быстрее завертелись и мысли у него в голове.
«Верно молвил Потаня о Святославе. И свеж и гож наружно Ольгович, однако новгородцам он не люб! Натерпелись они, видать, от него несправедливостей. По всему выходит, в Новгороде у Святослава недругов больше, чем друзей».
Сзади послышались быстрые приближающиеся шаги.
Василий оглянулся, но никого не увидел. Улица была пуста. Через минуту тот же шум за спиной заставил Василия остановиться.
Из-за угла вынырнула темная фигура и торопливо приблизилась к Василию.
Это был Нифонт.
– Широко шагаешь, сосед, – с усмешкой промолвил купец. – За тобой не угонишься. Нам ведь по пути.
– Что, закончил свои разговоры Ядрило? – спросил Василий, двинувшись дальше.
– Не ведаю, – беспечно отозвался Нифонт и зевнул. – Ушел я, как и ты. Почти убег. Я ведь торговец, а не тать.
– Правильно сделал, – похвалил Нифонта Василий.
В нем даже появилось невольное уважение к Нифонту.
– Сильно осерчал на тебя воевода, – приятельским тоном сообщил Нифонт.
– Переживет! – буркнул Василий.
– Злопамятен Ядрей Дорофеич, – продолжил Нифонт. – От него любой каверзы ждать можно.
Василий промолчал.
– Тебе не страшно, Вася, а я вот робею, – признался Нифонт.
Василий опять промолчал. Да и чем он мог утешить Нифонта?
В конце Холопьей улицы Нифонт вдруг схватил Василия за руку и, волнуясь, забормотал:
– Не буду я нынче дома ночевать, мало ли что удумает против меня воевода. У жениной сестры переночую. Вот ее дом. Подсоби мне, Вася, через частокол перебраться.
– Почто так? – удивился Василий. – Постучи в ворота, нешто не откроют?
– Будить не хочу, – прошептал Нифонт. – Я через сад проберусь к бане, там и отосплюсь. Только ты никому ни гу-гу об этом!
– Ладно. – Василий сдержал усмешку, решив, что Нифонт лукавит, совсем не баня его интересует, а постель молоденькой свояченицы, муж которой в данное время находился в Ладоге.
Нифонт узкой тропкой провел Василия на зады, где тын был пониже, и шепотом попросил его нагнуться.
– Я взберусь тебе на спину и перемахну через забор.
– Сапогами меня не извози, – проворчал Василий, нагибаясь.
Нифонт торопливо обтер сапоги о траву и с кряхтеньем полез на забор, упираясь коленями в широкую спину Василия. Нифонт был уже наверху, когда из-за соседнего частокола выскочили четверо молодцев в надвинутых на глаза шапках и молча бросились на Василия.
