широкой цепью, как при облавной охоте.
Те из грабителей, что были налегке, ушли от преследования. Отягченные награбленной добычей разбойники были настигнуты ватажниками Василия, в том числе и злодей, тянувший за собой связанную Анфиску. Худион поразил его дротиком прямо в сердце.
Анфиска была не столько напугана, сколько рассержена на Василия и его ратников, из-за чьей нерасторопности она едва не угодила в рабство.
– Хоть бы по топору нам с Пахомом оставили, – негодовала Анфиска, в то время как Худион развязывал ей руки. – Убрались удалые молодцы со всем оружием, и не дождаться их назад. То, как лоси, ломятся вперед, то еле ноги переставляют!
– Да полно тебе, Анфиса, – сказал Василий. – Подоспели ведь мы вовремя.
– А чего я натерпелась из-за вас, дурней! – сверкнула глазами разгневанная Чернавка. – Трое злыдней разодрались из-за меня, да как начали ножами замахиваться друг на друга! Вон, и сарафан на мне изодрали.
– Ну, такие-то ножки грех под сарафаном скрывать, – с ухмылкой проговорил Фома, глядя на белые девичьи бедра, сверкавшие сквозь прорехи порванного платья.
Анфиска развернулась и недолго думая влепила Фоме звонкую пощечину.
Костя расхохотался при виде растерянной гримасы, появившейся на лице Фомы, но тут же, будто поперхнувшись, умолк под грозным взглядом Василия.
Анфиска разрыдалась.
Василий и Худион принялись ее утешать, незаметными знаками приказывая всем остальным убираться прочь.
Солнце уже опустилось за поросшие лесом холмы, когда дружина Василия наконец-то перенесла всю поклажу к своему кораблю.
Весь вечер молодцы, как могли, ублажали Анфиску, которая молча сидела у костра, завернувшись в плащ. После ужина, приготовленного на этот раз без участия Анфиски и деда Пахома, к Чернавке подсел Василий.
– Тебе и деду Пахому в ладье постелили, – негромко сказал Василий, мягко коснувшись девичьей руки. – Идем, я подсажу тебя на борт.
Анфиска повернула к Василию свое лицо с черными изогнутыми бровями и блестящими белками глаз. У нее в очах была какая-то решимость, словно, глядя на пляшущее пламя костра, девушка разрешала некий трудный для себя вопрос.
– Что с тобой? – ласково спросил Василий.
Анфиска помедлила, потом ответила:
– Не годится девице быть одной средь стольких молодцев, Вася. Соблазном я служу кое-кому в твоей дружине, и мне это не нравится.
– Ты про Фому, что ли?
– Не только про Фому.
– Хочешь, я прикажу…
– Не нужно приказывать, Вася. Ты сделай по-иному – поставь меня вровень с тем же Фомой и со всеми прочими ратниками.
Василий непонимающе глядел на Анфиску: куда она клонит?
– Я хочу стать воином, Вася. Научиться стрелять из лука, метать копье и топор. Хочу носить мужскую одежду и быть равной средь мужчин. Помоги мне в этом.
Василий погладил Анфиску по темным густым волосам и промолвил с мягкой улыбкой:
– Ложись-ка спать, голубушка. Утро вечера мудренее. Коль завтра не передумаешь, так и быть, сделаем из тебя амазонку.
– Кто это – «амазонка»? – с удивлением спросила Анфиска.
– Завтра Потаня тебе расскажет, – ответил Василий.
Анфиска не передумала.
В стане на берегу полноводного Днепра Чернавку нарядили в мужские порты и рубаху. Свою черную косу Чернавка спрятала под шапкой-мурмолкой; по ее маленькой ноге пошили мужские сафьяновые сапожки. Превратилась девица в молодца. Однако округлые бедра Анфиски и выпирающая из-под одежды грудь все-таки выдавали ее слабый пол.
Тем настойчивее принялась Анфиска обучаться стрельбе из лука, владению копьем и мечом. Силы у нее было мало, зато ловкости и упорства было с избытком. Анфиска даже настояла на том, чтобы для нее приобрели кольчугу, шлем с бармицей и небольшой круглый щит.
Оружейник, получивший такой заказ и делавший все необходимые обмеры перед работой, добродушно ворчал:
– Красиво будет посверкивать шелом на твоей черноволосой головушке, душа моя. Да токмо скоро устанет от красоты этой тяжкой твоя лебединая шейка. Кольчуга крепко и ладно обнимет стан твой нежный, заблистаешь ты в ней под лучами солнца, но неуютно будет под этой броней твоему сердечку, помяни мое слово. Тяжким покажется тебе каждый вздох в ней. Хочешь щит иметь? И щит тебе сладим такой, чтоб ручке твоей под силу был.
Наступил день, когда Анфиска смогла наконец облачиться в полный воинский убор и увидеть свое отражение в бочке, полной воды. От увиденного своего отражения и от нахлынувших на нее ощущений Чернавка пришла в полный восторг.
– Угодил ты ей, – подмигнул оружейнику Василий и стал отсчитывать серебряные монеты ему за работу.
– Пусть красуется! – улыбнулся оружейник. – Такой ладе и воинский наряд к лицу.
Глава десятая. Днепр-Славутич
Берега днепровские веселые и обжитые. По высокому берегу густо зеленеют крепкий дубняк, пахучая липа, кудрявятся березы. По низкому бережку золотистой цепью тянутся песчаные откосы, окаймленные по краю камышовыми зарослями.
– Эх, хорош Днепр-Славутич! – потягиваясь, восхищенно проговорил Василий.
Стоявшая рядом Анфиска спросила:
– Что значит «Славутич»?
– Славный то есть, – пояснил Василий.
– А-а… – протянула Анфиска.
Могучее течение влекло ладью по отливающей серебром водной глади, широкой, как море. Куда Волхову до Днепра! Мимо проплывают величественные утесы – белые, изрезанные трещинами. Быстрокрылые чайки реют в вышине.
Теплый попутный ветер надувает большой парус.
– Коль так будем идти, то дня через три доберемся до Любеча, – с довольной улыбкой промолвил Яков Залешанин.
Вдалеке за кормой пестрели паруса других ладей, плывущих вниз по Днепру. Навстречу тяжко идут на веслах караваны судов с низовьев великой реки. Иные корабли довольно сильно отличались от русских ладей, и люди на них перекликались на непонятном языке.
Любопытная Анфиска расспрашивала кормчего:
– Яков, а это чей корабль?.. А вон тот чей?..
Яков вглядывался в проходящую на веслах вереницу судов, прикрыв глаза от солнца ладонью, и неторопливо отвечал:
– Это ладья данов, есть такой народ в Европе. А та ладья греческая. Видишь, у нее две мачты. Следом за ней идет корабль фрягов.
– Что это за мужичок деревянный на носу у фряжской ладьи? – спросила Анфиска.
– Это святой Николай Угодник, покровитель мореходов, – ответил кормчий.
– А на нашей ладье почто звериная голова вместо Николы?
– От прадедов наших так повелось, – пояснил Яков. – Корабль тоже существо живое, без головы ему нельзя. И чем страшнее голова, тем больше надежа, что отпугнет она всякую нечисть.
– А Никола Угодник может нечисть отпугнуть? – любопытствовала Анфиска.
