— Этих воинов привел я, — невозмутимо ответил Тирибаз, подавив зевок тыльной стороной ладони. — Пока ты развлекался с богиней, четыреста воинов дежурили у храма, дабы вам никто не помешал. Конечно, я был тут же. Однако я не вижу восторга на твоем лице, друг мой. В чем дело? Неужели тебя разочаровали телесные прелести Анахиты? Скажи хоть, какая она с виду.
— Никакой Анахиты не было, — сердито ответил Митридат, — и я догадываюсь почему.
— Почему? — насторожился Тирибаз.
— Ты перекрыл стражей все подходы к храму, поэтому богиня и не пришла ко мне. А я всю ночь не сомкнул глаз, ждал и надеялся! Я лишился величайшей милости небесной воительницы, коей не удостаивался никто из царей Понта. И все это из-за тебя, Тирибаз!..
— Что же тогда жрец плел тебе про покровительство Анахиты, — сказал Тирибаз. — Про то, что ты ее любимец. Я ведь все слышал, хоть и стоял далеко.
— Не стану же я жаловаться жрецам на то, что богиня не явила мне свою наготу, — проворчал Митридат, — и тем более ставить им это в вину. Виноват ты. Жрецы предупреждали меня, что богиня явится ко мне в образе смертной женщины без всяких атрибутов божества, чтобы все происходило естественно. Ложе уравнивает смертных и бессмертных.
— Вот уж не думал, что мои воины могут помешать богине Анахите проникнуть в собственное святилище, — пробурчал Тирибаз. — Если это не проделки жрецов, то небесная воительница сильно сдает в моих глазах. Не расстраивайся, Митридат. Если богиня положила на тебя глаз, она непременно улучит момент, чтобы остаться с тобой наедине.
Или я не знаю женщин! — Последние слова Тирибаз произнес с нескрываемым пренебрежением.
Митридат со свойственной молодости обидой не пожелал продолжать разговор с Тирибазом и, ускорив шаг, оставил военачальника одного.
Тем не менее Тирибаз не чувствовал себя виноватым. В душе он полагал, что все сделал верно. Даже Сузамитра одобрил его замысел. А то, что ожидания Митридата оказались напрасными, так и у богини могут быть свои капризы, как у всякой женщины. Захотела и не пришла.
— Ты должна стать моей законной супругой, — объявил однажды Статире Митридат, — так хочет знать Амасии, и так хочу я.
Статира улыбнулась спокойно и непринужденно.
— Для меня важнее, что так хочешь ты, — сказала она. — На конец-то мы можем не таиться от слуг и евнухов и проводить ночи вместе как супруги.
Свадебный обряд состоялся на другой день.
Глядя на восемнадцатилетнего царя и девятнадцатилетнюю царицу, восседающих в пиршественном зале под пурпурным балдахином, любуясь их улыбками и цветущим видом, Тирибаз размышлял: «Теперь в Понтийском царстве два царя. На стороне одного Ахурамазда, на стороне другого Зевс. И кто из них окажется сильнее — покажет будущее».
Вокруг шумело пиршество, звучали арфы. Полунагие танцовщицы изгибались в танце посреди зала, озаренного светом множества светильников. Персидские вельможи ели и пили, славя своего царя и его прекрасную жену.
Глава шестнадцатая. СКИТАНИЯ
Унылая равнина расстилалась вокруг, насколько хватало глаз; колыхаемый ветром ковыль был подобен зыбким морским волнам.
Вдали у горизонта солнце садилось в пурпурную дымку заката.
Усталые лошади медленно тащили крытые повозки, поставленные на большие деревянные колеса без спиц. Мулы и ослы, груженные кладью, были сцеплены в вереницы по нескольку животных, каждую вел за собой один погонщик.
Растянувшийся по степи обоз сопровождали конные отряды, двигавшиеся впереди и по бокам. В хвосте без всякого порядка шло пешее войско.
Скрипели колеса повозок; всхрапывали кони, позвякивали уздечки. Глухо растекался по степному раздолью приглушенный густыми травами шум от топота копыт и тяжелой поступи пехоты.
Митридата, ехавшего во главе передового дозора, догнал молодой наездник на гривастом скакуне.
— Царице плохо, повелитель, — встревоженным голосом сообщил воин. — Она зовет тебя к себе.
Митридат кивнул ехавшему рядом с ним Сузамитре, мол, гляди в оба, и, повернув коня, поскакал к обозу. Посыльный помчался за ним.
— Что говорит повитуха? — на скаку обернулся к гонцу Митридат.
— Повитуха опасается, что царица не сможет разродиться, — ответил гонец, не смея поравняться с царем и сдерживая своего рвущегося в галоп жеребца.
Митридат до боли стиснул зубы и огрел коня плетью. Неужели боги окончательно отвернулись от него?
Сначала он был дважды разбит Мнаситеем в долине Хилиокомон, потом из-за измены потерял Амасию. Это случилось еще весной.
Все лето Митридат и его верные сподвижники кружили среди горных цепей Скидиса и Париадра, собирая новое войско и одновременно отбиваясь от преследующей их конницы хазарапата.
В начале осени у реки Фермодонт произошла новая битва. И снова Мнаситей разбил наспех собранное воинство Митридата.
Митридат потерял в битве три тысячи воинов, еще больше угодило в плен либо просто разбежалось кто куда.
С той поры уделом Митридата и тех, кто оставался ему верен, были скитания. Войско его таяло без сражений. После каждой ночевки военачальники находили возле потухших костров брошенное оружие. Догонять беглецов было бесполезно. Люди, набранные в пехоту из селений Понтииской Каппадокии, как правило, не отличались воинственностью. Мирные каппадокийцы более привыкли служить своим царям не мечом, но исправно платя налоги.
Отряды из горных племен, примкнувшие к Митридату ради военной добычи, видя, что добычи нет, открыто отказывались сражаться и уходили в свои горные крепости.
С конницей дело обстояло лучше, так как в ней служили в основном персы, для которых война являлась основным занятием. Вдобавок предводители конницы были настроены непримиримо по отношению к грекам, оспаривающим у них власть в стране, не желая признавать царем Понта их ставленника Митридата-младшего.
Статира делила с Митридатом все тяготы походной жизни, не жалуясь и не ропща. Ее беременность, протекавшая болезненно и мучительно, терзала сердце Митридата не меньше понесенных поражений. Он страшился потерять Статиру, присутствие которой давало ему силы и мужество.
В повозке было душно, пахло овчинами и нагретой воловьей кожей. Мигая, горел подвешенный к ивовой дуге медный светильник.
Статира лежала в глубине возка, укрытая мягким одеялом из шкурок степной лисицы. Подле нее сидела служанка, девушка лет двадцати, покорная и печальная.
Старая повитуха, взятая в селении тибаренов, при появлении Митридата заговорила с ним на своем грубоватом свистящем наречии. Но Митридат, не слушая ее, пробрался к ложу беременной жены и сел рядом на дощатый пол повозки, слегка подрагивающий на ходу.
Глаза Статиры вспыхнули тихой радостью, она протянула Митридату руку. Другая ее рука покоилась на вздувшемся животе, причинявшем ей столько страданий.
— Что сказала тебе повитуха? — обратилась Статира к Митридату. Голос у нее был слабый и измученный. — Сколько я еще протяну?
— Успокойся, все обойдется, — ласково промолвил Митридат, сжимая пальцы сестры в своей руке. —
