пометом скота! — с негодованием говорили Митридату маги-жрецы. — Они обкуривают себя зловонным дымом, не ведая, что это не что иное как дыхание Ангро-Манью, Злого Духа. Из-за этого мысли их нечестивы, поступки сумасбродны, желания отвратительны. Молясь, как и мы, Солнцу, Земле и Ветрам, скифины тем не менее не пытаются очищать перед молитвой свои помыслы и тем более руки. Их священные предметы валяются там же, где сложена повседневная утварь. Все добрые боги давно отвернулись от них, но эти дети степей даже не догадываются об этом.
Митридат, слушая жрецов, лишь печально качал головой.
Конечно, скифины давным-давно находятся под властью Ангро-Манью, непримиримого врага светлого бога Ахурамазды. Возможно, их оправдывает только то, что они по наивности своей ступили на путь алчности и порока. Собственно, это их далекие предки избрали путь, которым идут нынешние поколения скифинов, этот осколок могучего степного народа, затерянный между хребтами Париадра и Армянского Тавра.
Юная скифинка решительно воспротивилась, когда жрецы-маги попросили ее раздеться донага, собираясь обмыть девушку коровьей мочой, как того требовал обычай. Никакие уговоры не действовали на нее. Царская дочь, привыкшая к неповиновению и не доверявшая чужакам в странных одеяниях, просто вскочила на коня и умчалась в степь, разгоняя пронзительным свистом бесчисленные отары овец.
Маргуш только посмеялся, узнав о таком поведении дочери.
В тот же день он отрядил около сотни воинов на поиски упрямой Олдуз.
Спустя два дня царскую дочь привели к магам уже без одежд, со связанными за спиной руками. Беглянку доставил сам отец.
— Делайте с ней, что велят вам ваши боги, — промолвил Маргуш, подтолкнув дочь. — Да особенно с ней не церемоньтесь! Моя дочь признает только силу.
Заметив среди магов Митридата, который только что закончил утреннюю молитву, Маргуш обратился к нему:
— Привет тебе, мой зять. Взгляни на свою будущую жену, которая непременно принесет тебе удачу, ведь ее имя так и переводится с нашего языка.
— Наверно, не стоило вести мою невесту по всему стану в таком виде, — с легким осуждением заметил Митридат, глядя на нагую Олдуз, которая стояла перед ним, закусив губы и опустив глаза. На щеках девушки алел пунцовый румянец стыда.
— А чего моей дочери смущаться? — пожал плечами Маргуш. — Хвала предкам, она не кривонога и не кособока. Гляди, какие у нее широкие бедра и маленькие ступни. Какая упругая грудь, какой живот и лодыжки. А волосы, как у нисейской кобылицы! А здесь какое богатство! — Маргуш похлопал дочь по округлым белым ягодицам, бесцеремонно повернув ее перед женихом. — В походе попка Олдуз заменит тебе самую мягкую подушку. Разве у тебя не возникает вожделение при виде ее наготы?
Митридат накрыл девушку своим плащом и передал жрецам.
Сначала маги трижды совершили над Олдуз очищение коровьей мочой, песком и водой, заставив ее пройти через девять вырытых в земле ям. После чего очищающаяся провела девять дней и ночей в уединении с дальнейшими омовениями уже одной водой и молитвами, которые она должна была повторять вслед за магами, не отходившими от нее ни на шаг. Это делалось для того, чтобы очищение проникало и в тело, и в душу Олдуз. Обряд так и назывался — «очищение девяти ночей». На десятый день состоялась свадьба.
Более разнузданного веселья Митридату не приходилось видеть, если не считать празднества в честь Вакха, на котором он присутствовал, живя в Синопе. Однако разнузданность захмелевших эллинов сильно отличалась от пьяного буйства скифинов, которые, в отличие от первых, пили вино, не разбавляя его водой. В отличие От эллинов, скифины не расставались с оружием ни днем, ни ночью и без раздумий пускали его в ход, если чувствовали себя хоть в чем-то оскорбленными.
Митридат так и не понял, из-за чего вспыхнула ссора в среде знатных скифинов и почему хохочет развеселившийся от обильных возлияний Маргуш, подзадоривая своих старейшин, которые размахивали кинжалами перед лицом друг у друга, изрытая угрозы. Потом началась свалка и самая настоящая резня, в которой принимали участие также жены некоторых именитых степняков, умело орудуя ножами и кулаками.
Ковры и подушка в царском шатре окрасились кровью.
В это же время на другом конце огромного шатра большая группа пьяных скифинов хором распевала какую-то песню, стуча ножнами мечей в медные и серебряные блюда.
Слуги Маргуша поливали дерущихся водой, растаскивали за ноги и за волосы. В шатре звучали вопли боли и ярости, пронзительные женские крики, перекрывая пьяное пение и смех тех скифинов, которые вместе со своим царем наслаждались подобным зрелищем.
Митридат с большой охотой покинул царский шатер, когда по словам приближенных Маргуша ему пришла пора уединиться со своей суженой. По обычаю скифинов Митридат увез Олдуз из отчего дома верхом на коне. Спешившись у своего шатра, Митридат бросил себе под ноги плеть и стрелу. После чего на руках внес молодую супругу в ее новое жилище.
Олдуз сразу показала свой неукротимый нрав, отказавшись раздеться и возлечь на ложе с мужем.
— Твои жрецы оскорбляли и унижали меня, поливая коровьей мочой, оттирая песком, будто я медный котел. Мне не давали толком поспать девять ночей подряд, то и дело заставляя мыться и молиться, молиться и мыться, словно я прокаженная. За это моему супругу тоже придется поунижаться, чтобы добиться моего тела, столь чистого и благоуханного после такой долгой и тщательной чистки! — Олдуз говорила на неплохом персидском, что несказанно удивило и обрадовало Митридата.
— Откуда ты знаешь персидский? — спросил он.
— Моя мать персианка, — гордо ответила Олдуз. — Скифины захватили ее в одном из набегов. Своей красотой она сразу покорила моего отца, и он, не задумываясь, взял ее в жены. Впрочем, он все делает, долго не раздумывая. Такой он человек.
Митридат, лежа под одеялом, наблюдал, как Олдуз укладывается спать отдельно от него. Вернее, любовался ее гибким станом, длинными распущенными волосами, движениями, полными непринужденной грации…
«А эта дочь степей необычайно привлекательна, — лениво думал он. — Не зря ее отец так гордится ею».
Олдуз, словно читая мысли Митридата, легко и проворно избавилась от явно стеснявшего ее свадебного наряда, без малейшего стеснения демонстрируя ему свои прелести. Она выглядела немного старше своих шестнадцати лет благодаря крепкому сложению, властному выражению лица и необычайно густым изогнутым бровям.
Ложась в постель, девушка взмахом покрывала загасила светильник. Все пространство шатра окуталось непроницаемой тьмой.
Слабый девичий вздох, чуть слышно прозвучавший в этой тьме, пробудил в Митридате решимость. Он на ощупь прокрался к противоположной стенке шатра и отыскал руками завернутую в одеяло Олдуз.
Девушка ничем не выразила негодование или испуга, позволяя Митридату гладить свое тело. Но едва он отыскал губами ее уста, тут же ему в горло уперлось острие кинжала.
— Убирайся! — с угрозой прошептала Олдуз.
Митридату вспомнились женщины-скифинки, дерущиеся наравне с мужчинами на свадебном пиршестве, и он безмолвно повиновался. От местных женщин всего можно ожидать, они норовисты, как степные лошади, на которых ездят с младых лет.
Наступила зима с холодными ветрами и снегопадами.
Войско Митридата осталось зимовать в кочевье Маргуша.
Изначально в мире существовали два первичных духа, близнецы, славящиеся своей противоположностью.
Когда эти два духа, добрый и злой, схватились впервые, то они создали бытие и небытие; каждый из них избрал свою дорогу. Ангро-Манью, Злой Дух, выбрал зло, Дух добра Ахурамазда выбрал праведность.
С помощью Спэнта-Манью, Святого Духа, Ахурамазда явил к жизни шесть светлых божеств, своих
