запомнилось всему народу. Но и у Ольги от отчаяния порой опускались руки.
Печенеги разбили станы вокруг Киева. Это означало, что печенежские ханы намерены взять город если не приступом, так измором. Ханам было ведомо, что Святослав далеко и помощи киевлянам ждать неоткуда. Дозоры печенегов были повсюду днем и ночью. Ни один гонец не мог выбраться из Киева незамеченным.
Думные бояре и княгиня Ольга заседали каждый день. На эти советы Ольга часто приглашала и Сфандру, разумные слова которой могли подействовать отрезвляюще на иные горячие головы. Предслава на эти советы не ходила. Угроза, нависшая над Киевом, повергла дочь Гробоя в подавленное состояние.
Прежде всего бояре вооружили всех мужчин и отроков, разбив войско на сотни и десятки. За каждой сотней был закреплен определенный участок крепостной стены. Ворота Киева стерегли боярские гридни.
Если питьевой воды в Киеве было в достатке для всех, ее брали из колодцев и родников, то съестных припасов на такое скопище народа должно было хватить всего дней на пятнадцать. И это была главная головная боль княгини Ольги и ее советников.
На четвертые сутки осады поздно вечером со стороны Вышгородских ворот в Киев пробилась конная дружина Улеба, вернее, ее остатки. Из восьмисот дружинников, уходивших с Улебом на Рось, обратно в Киев прорвалось около двух сотен воинов. По внешнему виду этих измученных израненных людей можно было понять, сквозь какое множество опасностей им довелось пройти, какие лишения пришлось вынести, двигаясь к Киеву без пищи и сна, постоянно отбиваясь от степняков и теряя соратников.
Улеб был весь покрыт ранами. Он еле держался на ногах от усталости и недоедания. Лекари хмуро качали головами, пряча глаза от Сфандры. Никто из них не решался сказать Сфандре, что муж ее при таких ранах вряд ли выживет. Сфандра все поняла сама. Она привела к постели израненного супруга хазарина Мофаза, умелого во врачевании. Этот хазарин жил в тереме Свенельда.
Мофаз смазал раны Улеба какими-то пахучими снадобьями, приготовил укрепляющие отвары из корней какого-то заморского растения. Он не отходил от раненого князя ни на шаг.
Прежде чем провалиться в забытье, Улеб слабым голосом поведал Сфандре, что из городка Витичева им отправлена ладья на Дунай, к Святославу. Улеб посадил на весла своих гридней, приказав им грести днем и ночью, нигде не причаливая к берегу. Воеводой над ними Улеб поставил своего сына Регнвальда.
– Справится ли Регнвальд с таким поручением? – забеспокоилась о сыне Сфандра. – Ему всего-то восемнадцать лет! Сможет ли он добраться до Дуная, в такую-то даль!
Улеб закрыл усталые глаза и тихо произнес:
– Регнвальд сможет. Должен смочь!
В дверь тихонько постучали. Ольга поднялась с ложа и отодвинула деревянную дверную задвижку. Она сразу узнала этот условный стук.
В светелку княгини проскользнул стройный длинноволосый юноша в темном плаще.
– Тебя никто не видел, Тимоша? – прошептала Ольга, целуя юношу в уста.
– Ни одна душа, – прошелестел тихий ответ.
Ольга опять заперла дверь на задвижку.
Усадив юношу на свою постель, княгиня властно сказала:
– Раздевайся!
– Время ли ныне для любовных утех, лада моя? – мягко возразил юноша. – Враг стоит у ворот, люд киевский голодает…
– Не время, знаю! – с вызовом проговорила Ольга, стянув с себя через голову тонкую исподнюю сорочицу. – Потому и позвала тебя из дозора, любимый мой, что недолго осталось стоять Киеву. Ждет всех нас смерть от сабель печенежских и беда эта не за горами. Хочу с тобой последний разочек помиловаться, сокол мой!
Ольга распустила по плечам свои длинные волосы и обвила гибкими руками шею своего возлюбленного.
– Что же ты медлишь, Тимоша? – прошептала княгиня. – Почто не раздеваешься? Иль не люба я тебе больше? Я наверно сильно исхудала, да?
Желтый язычок светильника озарял светлицу неярким колеблющимся светом; в пазах бревенчатых стен виднелся мох; на полу лежала медвежья шкура, массивные потолочные балки нависали низко над головой; в единственное оконце, забранное желто-зеленым византийским стеклом, глядела октябрьская ночь.
Тимофей соединил свои губы с устами княгини. Затем он отстранился и сказал:
– Голод в Киеве уже нестерпим, люди режут лошадей и собак, беднота сыромятную кожу в кипятке варит, дети малые мрут, а от Святослава нет вестей. Надо что-то делать, княгиня.
– Долог путь от Дуная до Киева, – с печальным вздохом промолвила Ольга. – Ежели добрался Регнвальд до Святослава, то полки сына моего уже спешат к нам на выручку. Но когда они подойдут к Киеву, бог весть…
– А коль Регнвальд не дошел до Святослава, что тогда? – проговорил Тимофей.
– Не ведаю… – скорбно прошептала Ольга после томительной паузы. – Святослав все равно придет когда-нибудь и отомстит печенегам за смерть нашу!
Тимофей взял Ольгу за обнаженные плечи.
– Не о смерти надо думать, пава моя. Я решил идти за подмогой в Чернигов!
– Как это? – не поняла Ольга. – Враги же кругом! И шага не сделаешь, как пленят тебя иль убьют!
– Я наряжусь печенегом, спущусь по веревке со стены пока темно и прямо через печенежский стан пройду к Днепру, – изложил свой замысел Тимофей. – На языке печенегов я разговаривать умею. Ежели кто из степняков заговорит со мной, я скажу, мол, ищу своего коня. Для вящей убедительности я буду держать в руках конскую уздечку. Ну, как я придумал?
– Негодный это замысел! – сказала Ольга с непреклонностью в голосе. – Никуда я тебя не отпущу!
– О людях подумай, княгиня, – укоризненно произнес Тимофей. – Сколь крови прольется, коль печенеги ворвутся в Киев! Сколько жен и детей в неволю угодят! Разве приходится выбирать в нашем-то положении?
– Ты говорил воеводам о своей задумке? – Ольга пытливо заглянула в глаза Тимофею. – Признайся честно!
Тимофей молча кивнул.
Ольга бессильно уронила руки себе на колени, по ее щекам покатились слезы.
– Тогда иди, Тимоша! – сдавленным голосом сказала княгиня. – Ступай, не медли! Ты прав, до ласк ли ныне. Иди, милый. И обязательно доберись до Чернигова!
Незадолго до рассвета ратники спустили Тимофея на веревке со стены. Юноша был облачен в печенежский халат и сапоги, на голове у него была печенежская шапка с прицепленным к ней хвостом степной лисицы.
Сначала Тимофей бродил среди печенежских дозорных, стоящих вдоль киевских стен, и все выспрашивал у них на печенежском наречии, куда подевался его конь?
Дозорные махали руками, показывая Тимофею путь к печенежскому лагерю, мол, ищи там своего коня! Степняки смеялись над переодетым русичем с уздечкой в руках, вот недотепа!
Добравшись до стана печенегов, Тимофей продолжил свои расспросы, тряся уздой перед носом у каждого встречного степняка. От него раздраженно отмахивались, никому не было дела до какого-то убежавшего коня!
Тимофей вышел на берег Днепра и спустился по крутому откосу к самой воде. Скинув с себя печенежское облачение, Тимофей прыгнул в реку и быстро поплыл к другому берегу.
Кто-то из печенегов заметил пловца и поднял тревогу.
Никто из степняков не умел хорошо плавать, да и вода в Днепре была уже холодна. Печенеги бегали по высокому днепровскому берегу и старались попасть в плывущего русича из луков. Стрелы степняков так и чиркали по воде то с недолетом, то с перелетом. Тимофею приходилось нырять на глубину, чтобы не дать врагам как следует прицелиться.
На другой берег Тимофей выбрался совершенно обессиленный.
С той поры, как печенеги осадили Киев, Владислав
