Мама

Тетя Леля закурила, прищурилась и только тогда на­конец поцеловала его в щеку:

— Здравствуй, дорогой. А это Светланочка? И сын? Очень приятно. Костя, я нашла на чердаке твою старую кровать. Только сегодня класть туда мальчика нельзя: я покрасила ее масляной краской и она пачкает.

На площадке перед террасой действительно стояла не­множко уже помятая, но свежевыкрашенная белой кра­ской детская кроватка.

— Неужели я когда-нибудь в ней спал? Удивительно, как она сохранилась!

Тетя Леля продолжала, вся в облаках дыма:

— Сегодня ко мне заходила Александра Павловна Зи­мина, так она говорит, что эта краска никогда не высох­нет, что у них один раз покрасили такой краской кухон­ный столик... Не люблю я ее,— перебила она самое себя,— и Надю не люблю. Вот муж у Нади очень приятный. А девочка у них чудесная. От моей Зиночки вчера было письмо, так она пишет...

Светлана все еще стояла с Димой на руках, ища глазами скамейку, чтобы присесть: как-никак хоть и ху­денький, но девять килограммов Димка весил. Костя один чемодан держал в руке, другой поставил на землю, когда доставал папиросы.

— Тетя Леля, может быть, мы войдем в дом? А то, я вижу, Светлана...

— Да, да, как же, идите, разумеется. Не зацепитесь за кровать. Эта краска ничем не отмывается. Обед я се­годня не варила, но есть молоко и яйца...

Они вошли в дом. Тетя Леля вынула из буфета стакан молока и два яйца. И вдруг оглянулась тревожно:

— Где же мои кошки? Я вижу только двух!

Она поспешила на террасу. Обернулась на ходу:

— Костя, вы устраивайтесь у мамы в комнате и в столовой, а я буду у тебя.

Каждый раз, когда бывала у Зинаиды Львовны, Ко­стиной матери, Светлана, немножко уже забыв, какая крошечная эта квартира, удивлялась заново. Теперь все показалось ей еще миниатюрнее.

Самая большая комната — спальня. Кровать, диван, письменный стол, полка с книгами — вот и все. Пожалуй, вот здесь, у окна, поместится Димкина кровать — когда высохнет краска.

Краска не просыхала в течение пяти дней. И все это время Светлана была как связанная. Даже когда Димка спал днем, было страшно — того и гляди, свалится с большой кровати. Пробовала укладывать в гамаке — че­рез полчаса отчаянный вопль: зареванный Димка выпол­зает из-под гамака на четвереньках. Хорошо еще, что не­высоко и упал вместе с подушкой и одеяльцем.

Когда краска подсохла, стало спокойнее. Кровать вы­носили с утра в сад или на террасу, там и резвился Дим­ка, как маленький веселый зверек в клетке.

Тетя Леля действительно оказалась очень милым че­ловеком и старалась помочь Светлане чем могла, но...

Когда она брала на свое попечение Димку, а Светлана уходила в кухню или занималась уборкой, то и дело слы­шались, как призывы о помощи, неразрешимые вопросы:

— Светлана! Димочка кашу съел, а кисель не хочет есть! Что делать?

Или:

— Светлана! Димочка лезет под письменный стол! Что делать?

Иногда тетя Леля выходила с Димкой погулять за калитку, разумеется недалеко — вдоль огородов, до березо­вой рощи на берегу реки. В первый же раз потеряли пи­нетку. Старые Димке были уже малы, пришлось ждать, когда Костя привезет из Москвы. Тетя Леля очень рас­страивалась. Расклеила на столбах и деревьях объявле­ния: «Потеряна детская туфелька-пинетка, правая, корич­невая, с красным шнурком. Нашедшего просят вернуть по адресу: Лесная улица, дом 5, Лебедевой, за вознаграж­дение». После этого в течение недели приходили сосед­ские ребята, приносили старые туфли и тапочки, годные только в утильсырье, от самого маленького размера до сорок второго включительно, серьезно спрашивали:

— Это ваша туфелька-пинетка?

Наконец Косте это надоело, он пошел как-то вечером и сорвал все объявления, ничего не сказав тете Леле.

А все-таки, хоть и со странностями тетя Леля, хорошо, что она тут, рядом. Есть с кем поболтать, поспорить о по­литике, от кого получить женский, доброжелательный со­вет — о фасоне платья, например, или о том, какого цвета плащ лучше купить.

— Тетя Леля, какой мне лучше, как по-вашему: голу­бой или розовый?

Плащи такие теперь все носят, прозрачные, яркие, из пластмассы, в дождливый день расцветают улицы; давно такой хотелось, и вот увидела в универмаге.

Тетя Леля, прищурившись, оглядела Светлану с голо­вы до ног.

— Розовый, конечно.

— Боюсь, не ко всякому платью пойдет.

Пересмотрела платья. Купила розовый. И правильно сделала.

Костя сказал: «Ты в этом плаще похожа на конфет­ку, завернутую в целлофан». Одобрительно сказал.

Костя уезжал на целый день, а лето выдалось тревож­ное, и хорошо было не оставаться одной с малышом и сво­ими мыслями.

Провокация в Берлине... Июнь!.. И те же числа по­чти. Неужели есть люди, которые после всего, что было, хотят войны?

...Как-то в выходной день к Светлане приехали подруги: школьные и с которыми жила в детском доме. Влете­ли шумно, заполонили сразу все маленькие комнаты, тер­расу, сад. Увидели Костю, замолчали, смутившись. Цере­монно поздоровались, зашумели опять.

Алла Нежданова кончила пединститут, уже получила назначение в московскую школу. Галя Солнцева перешла на третий курс. Нюра Попова в институт не попала, ра­ботает бухгалтером. Аня-Валя учились в техникуме, те­перь тоже работают.

— Олечка, а ты?

Оля Рогачева, самая маленькая из детдомовских дру­зей, изменилась, естественно, за эти три года больше всех. Окончила школу, готовится к экзаменам в институт.

Стройненькая, с кукольно-светлыми волосами, приче­санная совсем уже по-взрослому и даже модно. Ей идет.

В особенности глядя на нее, Светлана почувствовала, что переходит уже в следующее, старшее поколение. И что немножко отстала, по-женски отстала от столичных по­друг. Нужно что-то сделать с волосами и платье, пожа­луй, пальца на два...

Алла спросила:

— А как же ты, Светлана, с работой?

— Пока не выходит. Может, с середины зимы. Алла осуждающе покачала головой:

— Я бы ни за что не бросила!

— Так я же не бросила!

Алла совсем уже без пяти минут учительница, и даже летнее платьице в цветочках сидит на ней солидно и строго.

Говорили о том, кто куда уезжает на каникулы или в отпуск, с путевками или «диким» образом. Светлана вспомнила, как ездила с Костей на Черноморское побе­режье в позапрошлом году, первый раз видела море... Хо­рошее было лето!

Димка спал. Смотреть его Светлана не дала, боя­лась — разбудят. Разбудили все-таки. Кроватка стояла в саду. Димка сел, отбрыкнув одеяльце, потом встал, то­ненький, в длинной рубашечке, до самых пят, розовый, черноглазый, задичился немного, просиял, увидев мать, протянул к Светлане ручонки и явственно выговорил: «Ма!»

Девушки застонали от восторга. Димка пошел по ру­кам, истисканный, не плачущий, но встревоженный, успо­коился наконец у Светланы на коленях — она стала кор­мить.

— Котлетку ест! Подумайте только!.. Яблоко грызет! Девочки, совсем как настоящий!

Девушки притихли, с нежностью смотрели на Свет­лану и на малыша.

И каждой даже взгрустнулось немножко. Счастливая Светланка!