— Да где же мне? Ведь служба, мне вставать в шесть часов!
— Ах, ты служишь, ты занят, это одна я бездельничаю!
Дверь за ними захлопывается. Но слышно, как они продолжают спорить, сходя с лестницы.
А трудоемкое это все-таки дело — сынишку воспитывать, если хочешь, чтобы все было по правилам.
Учебники, те, которые Алла подарила, на полке лежат. Бывает, даже книгу в руки взять некогда. Хорошо, если газету успеешь просмотреть, послушаешь радио.
Но все события большого мира кажутся уменьшенными и отодвинутыми, будто рассматриваешь их, перевернув бинокль узким концом вперед.
Даже если переворачивается бинокль и начинаешь видеть крупным планом то, что происходит в большом мире, видишь по-новому, с точки зрения матери, применительно к Димке.
Годовщина победы под Сталинградом. Сыночек, маленький мой, неужели еще когда-нибудь возможна такая война?
А кто-то уже подсчитал, во сколько раз турецкий солдат дешевле американского. И что при улучшении коэффициента полезного действия атомной бомбы убийство одного человека будет стоить в среднем лишь один доллар.
...Блестящая победа наших конькобежцев... Вот это веселая победа, без всяких тревожных мыслей!
Интересно, с какого возраста можно ребят учить на коньках кататься? Когда начинала сама?
И далеким кажется — и близким...
Отец почти каждое воскресенье; коньки под мышку, дочку за руку...
Как она говорила, та женщина: «Оглянуться не успеете — сын в школу пойдет, из школы — в институт...»
— Костя, кем Димка будет, когда вырастет? Как ты думаешь?
Они сидели за столом, ужинали. Димка еще не спал. Лежал в самой непринужденной позе: пальчик левой ноги во рту. Костя усмехнулся.
— Не знаю. Пока не задумывался над этим. Вот почему ты так рано себе выбрала профессию, я знаю. Из-за Ивана Ивановича, математика вашего. Ну, конечно, и мама твоя... Ты, должно быть, вот в таком еще возрасте,— он показал на Димку,— решила стать педагогом.
— Нет, Костя, сначала я хотела стать летчицей. А потом, когда мне уже было лет пять, мама взяла меня с собой в школу — после экзаменов, или в последний день занятий — не помню. Мама посадила меня в раздевалке и сказала: «Сиди здесь». Я сидела. Подошли две девочки, спросили: «Ты кто?» Говорю: «Светлана».— «Какая Светлана?» — «Соколова».— «А мама твоя кто?» — «Татьяна Дмитриевна». Они радостно так: «Девочки, девочки! Это дочка Татьяны Дмитриевны!» Кто-то спросил: «А почему ты на маму не похожа? Почему черненькая?» Я говорю: «Потому что я похожа на папу». Взяли меня за руки и повели по всем классам, по всем этажам. И сообщали всем: «Это дочка Татьяны Дмитриевны!» И я поняла, как здесь маму любят... Потом, конечно, менялись мои будущие специальности, но воспоминание об этом дне, пожалуй, было решающим.
К концу мая Димка уже крепко стоял на ножках и бойко передвигался по кровати, держась рукой за перекладину.
— Он у тебя рано пойдет,— говорили мамы в сквере. Приятно было поставить Димку на скамью и слушать, как восхищаются прохожие:
— Смотрите — крошечный такой, а вот-вот сам пойдет!
Как-то подсела пожилая мама, которая рассказывала о своем большом сыне. Поздоровалась приветливо. Изменилась она: похудела, постарела.
Светлана спросила:
— Как поживаете? Вы не хворали? Что-то давно вас не видно.
И совсем нечаянно, вдруг, та рассказала о своей беде. Ушел муж, у него другая семья. Сын переживает... Да и материально труднее стало.
— Ведь я не работаю. Да и специальности у меня никакой нет. Правда, муж дает деньги, сына он любит, всегда баловал: хочешь телевизор — вот тебе телевизор, захотел мотоцикл — на тебе мотоцикл. Теперь, конечно, не то, приходится жаться. А когда-то еще мальчик на ноги встанет!
Светлана невольно прижала к себе Димку.
— Ведь ваш мальчик кончает в этом году?
— Да, скоро экзамены. В институт хочет потом. Отец обещал помочь. Если поступит и уедет учиться, я тоже с ним. Уж как-нибудь устроюсь. Не могу одна.
Встала и пошла отяжелевшей походкой. Светлана, посадив на колени Димку, долго смотрела ей вслед.
XVIII
— Светланка, слушай, меня в Москву посылают, месяца на три. И вот я подумал: что, если нам всем вместе поехать, лето пожить дома? Как ты скажешь?
— Когда ехать?
— В конце июня.
Три месяца — значит, и сентябрь тоже... Значит, и в этом году с работой не получится. Но зато не думать о даче. И Димке там будет неплохо — сад. Интересно, когда у Нади отпуск. Кажется, она приезжает к матери каждый год. Ну, и увидит, что Косте хорошо, что у него сын растет... а у нее-то дочка!
Все эти мысли и даже глупая, чужая какая-то мысль о преимуществе сына перед дочкой промелькнули, пока наливала Косте суп.
— Поедем, конечно.
У Кости виноватый вид.
— Я ведь знаю, ты хотела осенью вернуться в школу, если как-нибудь удастся пристроить Димку. Но ведь, я думаю, и среди года можно?
— Да, может быть. Костя, но ведь там твои родственники живут, как же мы?..
— Тетя Леля сейчас одна. Ее дочка геолог, уезжает на целое лето. Да ведь три комнаты. Разместимся. Я думаю, она тебе поможет с малышом. Тетя Леля очень милый человек. Хотя...
Это «хотя» повторилось позднее, когда они все трое сидели в поезде.
— Я тетю Лелю очень люблю,— говорил Костя,— хотя она немножко, как говорится, «с чудинкой». И мама ее любила. В общем, она очень милый человек, но...
— Ничего,— весело сказала Светлана,— я теперь знаю: у каждого человека, как у точного прибора, своя «поправка» и, если эту поправку знать...
— Вот-вот.
От станции шли молча. Светлана чувствовала, что Костя взволнован — почти четыре года он не был здесь, со смерти матери. И самой было тревожно и странно. Так часто приезжала сюда на каникулы, еще девочкой, столько связано с этими местами и хорошего и грустного...
Много новых домов. Молодые деревья подросли... Вокруг соседнего участка — новый забор...
А вот икалитка — старая знакомая.
Костя нес чемоданы, Светлана — Димку. В саду стояла худенькая девушка с очень светлыми волосами, загорелая, в сарафане. Обернулась на скрип калитки — и оказалась довольно-таки уже старой женщиной. А волосы такие светлые потому, что наполовину седые. Лицо доброе, рассеянный взгляд, морщинки около губ и глаз.
— Костя, папиросы у тебя есть?
— Есть, тетя Лелечка, вот, пожалуйста.— (Специально для нее на вокзале купил.) — Здравствуй, между прочим.
