Мама

— Ну что ж, зайдите, поговорите с директором.

Вязаный костюмчик еще велик, два Димки в нем по­местятся.

Димке подарки со всех сторон, даже из Москвы при­шла посылка от Наталии Николаевны и детдомовских подруг — разные хорошенькие одежки. И письмо поздра­вительное... Кто работает, кто учится...

Отдельная посылка от Аллы Неждановой — она в пе­дагогическом на третьем курсе. И отдельное письмо. «Светланка, девочки сыну подарок, а я — тебе. Со зна­чением».

Набор учебников для заочного пединститута.

Спасибо, Аллочка, понимаю твой намек.

Иногда Валя забегает, физкультурница, посидит, по­любуется, поудивляется на Димку, расскажет последние школьные новости.

— Валюша, как там мои?

«Мои» — это пятый класс «В». В сущности, уже не мои и были бы не мои, даже если бы преподавала сейчас. Их даже и на улице не встретишь — кончают позднее, как раз когда Димка спать укладывается.

Трудный класс — пятый: новые предметы, новые учи­теля.

Но ничего, отличники держатся: Лена, Анечка, Андрюша Седов.

— А Володя Шибаев как?

— Да его не поймешь, чудной он какой-то... не рас­полагающий к себе.

— Ладно, вот пойду после Нового года в школу, я за него опять возьмусь.

Уйдет Валя — тихо станет в комнате — до Димкиного просыпания. Странно тихо. Всегда был шум кругом, суе­та: в детском доме, в лагере, в школе...

Из окна виден за рекой вокзал и белый паровозный дымок. С детства любила поезда и рельсы, уходящие вдаль. Незабываема поездка на юг позапрошлым летом. Море до сих пор снится по ночам.

...Можно сидеть на берегу и часами смотреть на море. Разглядывать его и слушать. Сегодня оно не такое, как вчера, и утром не такое, как вечером. Даже в самую тихую погоду оно не остается неподвижным. Волны, из­далека набегающие на берег, только кажутся одинаковы­ми — их движение неповторимо.

...Можно забраться в лесную чащу, лечь на траву и любоваться лесом. Ветерок пролетел где-то наверху, за­волновались, зашептали нервные осины, качнулись, как пряди волос, тонкие березовые ветки. А ели стоят прямые, серьезные, какие-то даже геометрически правильные, точ­но построенные все по одному чертежу и покрашенные в один цвет, на зиму и лето, на вечные времена. Но вот и у них нежно-зелеными лапками на темных ветках мо­лодые побеги. Вглядишься — одна шишками увешана, а вон на той белочка сидит, смелая, любопытная. Даже травинки растут из земли каждая по-своему и нет ни одного листа на дереве точно такого же, как другой.

...И можно часами сидеть у кроватки крошечного сына, ничего не делать — просто смотреть на него. Маленькие ручки и ножки то выпрямляются, то сгибаются в локтях и коленях... Бег на месте, физкультурная зарядка с утра и до вечера, с коротким отдыхом во время сна и еды.

Как быстро меняется выражение лица! Улыбка, мимо­летное страдание, любопытство, потом как будто задум­чивость — и снова улыбка. У маленького сына даже во­лосики на затылке не растут — до того быстро он вертит головенкой туда и сюда. Сегодня он не такой, как вчера, и завтра будет не такой, как сегодня. Потому что он весь в движении и движение это — жизнь.

XVI

Подсела как-то на скамью женщина — не молодая уже, но и не старая, в беличьей шубке и шапочке. Одета к лицу — и лицо у нее приятное, интересное даже. На колени поставила сумку с застежкой-«молнией», разду­тую в боках.

Заглянула в коляску.

— Сынок?.. Ну то-то. На мамочку похож, но сразу видно — мальчик. Месяца четыре?

Светлана радостно ответила:

— Да, через шесть дней будет четыре.

Всегда приятно говорить с человеком опытным, кото­рый не назовет Димку милой девочкой и не спросит, сколько ему годочков.

— Четыре месяца... Вы даже и дни считаете. А потом оглянуться не успеете — сын в школу пойдет, из школы — в институт.

Светлана засмеялась, глядя на Димкин носик, тор­чащий из-под белого кружева.

— Ну, это еще не скоро.

— Говорю же вам: не успеете оглянуться. Моему — семнадцать. Давно ли вот так в коляске лежал... Весной сдает на аттестат.

— Хорошо учится?

— Хорошо. Я сыном довольна. Он способный. И, зна­ете, не зубрилка какой-нибудь, а по-настоящему способ­ный, талантливый даже. Товарищи его любят. Спортом увлекается...

Она вдруг приоткрыла сумочку с раздутыми боками— что-то в ней толстое лежало, завернутое в бумагу.

— Вот, вчера признался, о чем мечтает.

Она развернула сверток — боксерские перчатки. Светлана с интересом пощупала коричневую кожу.

— Мне казалось, что они должны быть тяжелее.

— Мне тоже. По совести говоря, страшновато маль­чику давать... Кажется, у боксеров так часто носы бы­вают перебитые?.. Сама-то я бокса не видела никогда, только в кино.

Светлане весело было смотреть на эту маму с добрым, озабоченным лицом и разговаривать с ней о сыновьях, как с равной.

— Но если вы так боитесь, зачем же купили перчатки?

— Ну, как же не купить — такое будет торжество... Ни у кого в классе еще нет!

Светлана вынула из кармана маленькие голубые варежки — купила сегодня Димке — и, улыбаясь, приложи­ла к ним кожаную перчатку.

— Моему, слава богу, еще не скоро...

И с удовлетворением погладила маленький нос, ко­торому пока еще ничего не угрожало.

Завернули покупку, задвинули «молнию». Женщина в беличьей шубе встала, пощелкала Димке языком, почмо­кала губами. Он вяло улыбнулся: спать хотел. Она кив­нула Светлане и пошла, немного слишком полная, шагая по-утиному, вразвалочку, и отводя в сторону руку со сво­ей сумкой, будто там лежали не боксерские перчатки, а пара ручных гранат.

Годы пока не мелькают и не прибавляются к Димкиным месяцам. А вот дни действительно идут очень быстро, хотя в каждом — много хлопот.

Димка, если перевернуть его на животик, держит го­лову, лежит, ручки вперед, как маленький сфинкс. Дим­ка следит за яркой игрушкой, поворачивает глаза. Димка узнает своих родителей, каждого дарит особой улыбкой.

Молоденькая докторша в консультации отметила:

— Какой у него смышленый вид!

Но как посмотришь на других ребят, Димкиных свер­стников,— все толще, все румянее, все лучше прибавляют в весе, до нормы Димке еще далеко.

А Новый год приближается. За ним школьные кани­кулы — они такие короткие: тринадцать дней!

За эти тринадцать дней нужно решить, как быть дальше.

Появились три кандидатки в няни. Одна не может быть приходящей, а поместить ее негде. Другая, совсем уже старенькая, заявила, что гулять может два часа, не больше. У третьей было такое недоброе лицо, что Свет­лана даже боялась: вдруг согласится? Сама нашла ка­кой-то предлог, чтобы сделать