квартиру?»
Впрочем, во время войны и она и Надя больше двух лет жили у него. Потом вернулись. Надя окончила институт и теперь тоже работала где-то очень далеко. Они съезжались все вместе редко, может быть раз в два года. Александра Павловна жила одна, оберегая никому не нужную квартиру. И все время жаловалась на свою судьбу.
Тетя Леля говорила, что у Сергея Петровича давно уже другая семья, и добавляла: «Да это так естественно — сама виновата». То есть Александра Павловна виновата.
Ну, а если бы она поехала к мужу, бросила бы свой обжитой, пропахший нафталином и духами уют? Все равно была бы несчастной. Во-первых, есть люди, которые счастливыми быть не умеют и даже как бы любят быть несчастными. Во-вторых, ведь дела-то у нее никакого нет, кроме как сохранять порядок в квартире. А чем бы она занималась там, переезжая с места на место?
За ужином Надя рассказывала с большим юмором, как Костя сбежал от нее на полдороге в Москву. Алеша и Костя напряженно улыбались, Александра Павловна возмущалась, а Сергей Петрович поглядывал на всех с таким видом, будто хотел спросить: «Товарищи, что такое у вас тут происходит?»
Алеша и Надя уезжали на днях — улетали на самолете. Верочка пока оставалась у бабушки, с няней, про которую Надя говорила, что она — клад.
Пускай клад, но оставить ребенка и уехать в такую даль!.. Кажется, ни одной ночи не могла бы спать спокойно — все бы думалось...
Александра Павловна спросила:
— Вы ведь придете их проводить?
Под взглядом Сергея Петровича Светлана и Константин с готовностью ответили:
— Да, конечно!
...Провожали Светлана с Димкой — Костя еще не вернулся из Москвы, даже первый его поезд еще не пришел.
Перед домом стоял большой черный «ЗИС» с белыми колесами, будто в черном костюме и белых гетрах.
Няня, которая клад, помогала выносить вещи. Сергей Петрович и шофер устанавливали в багажнике чемоданы.
Надя в сером дорожном костюме и Алексей в светлом пыльнике прощались с Александрой Павловной.
При встрече в первый раз Надя поцеловала Светлану, и это было так естественно. Теперь Светлана ждала: как же будет?..
— Ну, всего хорошего, Светланка!
Надя нагнулась — теперь они смотрели друг другу глаза в глаза...
Любит она, любит Костю! Она и уезжает раньше, чем думала, и отпуск их еще не кончился, не собирались они так рано уезжать! И больно ей, что Костя не пришел попрощаться!
Светлана так вся и потянулась к Наде. Обеими руками обняла за шею, крепко поцеловала в губы и вобе щеки.
— Всего хорошего вам, Надя... то есть тебе... то есть, конечно, именно вам — с Алешей!
Сергей Петрович и Верочка должны были проводить их до аэродрома. Увидев, что Верочка садится в машину, Димка рванулся к ней.
Сергей Петрович сказал:
— И ты кататься хочешь, малыш? Садись, Светлана, мы вас подвезем до моста.
Александра Павловна махала платочком и плакала. Димка подпрыгивал на мягком сиденье рядом с Верочкой и был счастлив.
Около моста Светлана и Димка вышли. Теперь «ЗИС» должен был не выезжать на дорогу к станции, а ехать прямо, к шоссе.
И уехал бы, но Светлана вдруг увидела далеко, в конце улицы, Костю.
Он шел задумавшись и как бы даже не торопясь.
Сказать или не сказать? Сама не заметила, как сказала:
— Вон Костя со станции идет!
Теперь из машины вышли все. Костя увидел, что его ждут, и ускорил шаг.
Опять начались рукопожатия и пожелания «всего, всего хорошего».
Светлана отвернулась к ребятам. Потом почувствовала на своем плече Надину руку. Надя поцеловала ее еще раз.
Алексей открыл дверцу машины.
— Папа, ты похож на доктора! — громко сказала Верочка.
— Это мы в поликлинике недавно были, там доктор тоже высокий и в очках,— пояснила Надя.
— И в халате,— добавила Верочка.
— Да это не халат, а плащ.
Но Верочка не сдавалась:
— Все равно похож.
«А он и правда на доктора похож»,— подумала Светлана, глядя им вслед.
Костя взял Димку на руки, и они пошли к дому.
Для городского жителя, дачника, лето кончается всегда неожиданно. Совсем еще не думаешь об осени — и вдруг в один какой-нибудь все еще прекрасный день увидишь, что цветы на клумбах расцвели осенние: астры и георгины.
Все больше и больше бледно-желтых, почти прозрачных листьев сметаешь с террасы, увитой виноградом. Димку, когда спит в саду, приходится укрывать теплым одеялом.
А там высокий старый дуб начнет озорничать, как мальчишка, швыряться желудями, стучать о забор и по крыше сарая при каждом порыве ветра. И вдруг услышишь в небе тревожное поскрипывание... Кружатся, кружатся журавли, то разобьются на звенья, будто подражая летчикам — ведущий летит, а за ним ведомый, то построятся большим клином, но еще нечетко, неумело. Будто учение у них происходит там, высоко в ясном небе, или репетиция перед отлетом.
Кружатся, курлыкают, и кажется, не они улетают, еще не хотят улетать, а просто ветром их относит все южнее, южнее... Уже трудно разглядеть, растворяются в синеве и только на виражах опять становятся видны, но уже точками... Вот и растаяли.
Нам тоже скоро собираться в путь. Так какое же было лето, Димок, хорошее или плохое?
Выросли мы за лето, Димок, повзрослели, и даже не на три месяца повзрослели, а пожалуй, и побольше!
XXV
Уезжать не хотелось. Да и с тетей Лелей подружились за лето: вроде половины бабушки она была для Димки. Не хотелось уезжать.
А как вошла в свою комнату, Димкину кроватку увидела, коляску типа «Победа» — и весело стало.
В коляске Димка теперь гуляет, только когда ему нужно спать. В передней стоят саночки, удобные, весят они гораздо меньше двадцати килограммов, ждут первого снега. Мамы знакомые расспрашивают, дают советы.
— Неужели в ясли отдашь? Ведь муж у тебя хорошо зарабатывает.
— Неужели дома будешь сидеть? Пройдет несколько лет, тебя потом и в школу-то не возьмут — все перезабудешь.
— Слушайте, найдите мне хорошую няню!
Хотела зайти в школу или в гороно, узнать, можно ли поступить на работу среди учебного года, а тут Димка простудился, закашлял — опять тревожно стало. Нет уж, подождем до будущей осени.
