Мама

Но ведь это же совсем другое!

Она смотрела на руки Шибаева... Он это сделал в тот день, когда Володя принес табель. Как раз перед празд­никами и потом, в начале четверти, Володя был какой-то подавленно тихий, и Светлана самодовольно решила: до­шло, задумался... О, как это отвратительно!

Она встала, резко отодвинув стул:

— Послушайте! Вы знаете, что сказал один раз Че­хов в минуту откровенности? Что он никогда, слышите — никогда не мог простить своему отцу, что тот порол его в детстве!

Шибаев смотрел на нее удивленно.

— Вы только подумайте... вырастет ваш мальчик... может быть, вас уже в живых не будет, а он будет по­мнить... и не простит. Все можно простить... насилие и унижение простить нельзя!

Она сама чувствовала себя униженной. Ей казалось, что ее заставили принять участие в этом насилии. Неуже­ли права была Ирина Петровна, когда говорила: «Пого­дите, не торопитесь снижать отметку по дисциплине!» Знала она что-нибудь про эту семью?

Светлана метнулась в переднюю.

Володина мать вышла вслед за ней.

— Вы напрасно так волнуетесь,— сказала она. — Тон­ким ремнем...

Светлана закрыла руками лицо и, не застегнув шубы, не попрощавшись, выбежала на площадку лестницы. Быстро спустилась на первый этаж... Нет, так нельзя. В этом доме в каждой квартире могут быть ученики из ее школы. Приостановившись, она запахнула шубу.

До двери оставалось всего несколько ступенек, и, ко­гда Светлана шагнула на первую из них, кто-то вошел в парадную дверь.

В полумраке Светлана увидела худого, узкоплечего мальчика. Он шел сутулясь, и слишком длинные руки торчали из рукавов слишком короткого пальто. Володя Шибаев не торопился возвращаться домой. Сделав два шага по лестнице, он вдруг поднял голову и встретился глазами со Светланой. Ей показалось, что их взгляды зацепились друг за друга.

Бывает вот так. В дверях дома или на улице идет че­ловек навстречу, и вдруг мелькнет что-то в глазах... Шаг­нешь вправо, уступая ему дорогу,— и он туда же шаг­нул. Шагнешь влево — и опять столкнулись... А потом уже оба знают: куда бы ни двинуться, все будет невпо­пад — не разойтись!

Володя прижался к стене, пропуская учительницу, и Светлана отступила туда же. Потом обоих, как привя­занных к гигантскому маятнику, качнуло в другую сто­рону... и еще раз...

Наконец Светлана заставила себя, не двигаясь, стоять на месте. Володя прошмыгнул вверх... Светлана броси­лась к двери.

И все это молча... ни одного слова друг другу не ска­зали... А что можно было сказать?.. «Добрый вечер, Во­лодя, я была сейчас у твоего папы...» Он и сам это по­нял. Что он мог подумать? Учительница приходила жаловаться на него отцу?..

Морозный ветер дул в лицо. Хорошо плакать на ули­це вечером, зимой, когда можно половину лица закрыть меховым воротником — и никто ничего не заметит!

Поскрипывал снег под ногами. Почему-то все под горку, под горку идет улица... Откуда здесь такая гора?

Светлана свернула в узкий переулок — и вдруг очу­тилась на пустыре. Здесь даже тропинки никакой не бы­ло. Белым горбом поднимался невысокий холм с торча­щими из-под снега жесткими голыми ветками. А за хол­мом — крутой обрыв и река внизу.

Почему река? Светлана не сразу сообразила, что, выйдя из дома, повернула не назад, в сторону площади, а пошла по улице дальше — и вот дошла до самого конца.

Очень не хотелось возвращаться той же дорогой... Может быть, удастся пройти дворами, вдоль реки?

Слева — высокие дома с ярко освещенными окнами. Справа — непонятное нагромождение сараев, унылых се­рых заборов, какие-то складские помещения...

Зачерпывая ботами колючий, холодный снег, Светла­на прошла мимо толстостенной кирпичной коробки с ши­рокой дверью, над которой сохранилась полустертая надпись, всего несколько букв. Две буквы совсем какие-то странные...

Ах да, ведь это же ять и твердый знак!

Далекое прошлое подкралось сзади к новым светлым домам, вросло в землю и не хочет отступать...

Темная арка ворот. Маленький пустой двор. Еще во­рота...

И вот опять знакомая улица. Ярко горят фонари... И люди идут навстречу.

Пониже надвинуть на глаза меховую шапочку, повы­ше поднять воротник... Домой, скорей бы добраться до дома!..

Сунув ключ в замочную скважину, Светлана сейчас же услышала шаги в передней.

Дверь открылась ей навстречу. Костя тревожно спросил:

— Ты что так поздно?.. Светланка, да что случилось, что с тобой?

Он обнял Светлану и торопливо увел в комнату, что­бы не увидел кто-нибудь ее заплаканное лицо.

И так приятно было опереться на сильную, твердую руку, прижаться щекой к твердому плечу.

IV

Самое трудное было заставить себя на следующее утро войти в класс. Собиралась в числе других ребят спросить и Володю Шибаева.

Смалодушничала и не вызвала его к доске.

А Володя на уроках вел себя вызывающе. Куда дева­лась его подавленная, молчаливая покорность! Он как будто хотел сказать учительнице: прибегала к отцу, на­жаловалась, так вот же тебе — не боюсь!

А у Светланы не было привычной веры в свою силу: «Мой верх!» Нет, с Володей Шибаевым так не получа­лось.

После второго урока она готова была отозвать Воло­дю в учительскую и сказать ему: «Володя, слушай, я не беру у тебя дневник и не вписываю туда замечания, потому что знаю — отец накажет тебя, а я этого не хочу!»

Нет, так нельзя. Не горячиться, больше хладнокро­вия. Вместо Володи она позвала в учительскую Толю Якушева, попросила помочь ей отнести карты.

— Странный мальчик Володя Шибаев,— сказала она.— Ты с ним дружишь. Не знаешь, почему он такой?

— Какой — такой? — дипломатично переспросил Толя.

— Да как-то непонятно, что он любит, чем интере­суется. И почему иногда так плохо ведет себя на уро­ках. Ну вот ты, например, болтаешь или не слушаешь­ся — это понятно: просто не владеешь собой, не можешь взять себя в руки. А у Володи, наоборот, есть сила воли. Он может быть очень внимательным, если захочет, мо­жет хорошо учиться... А иногда — вот, например, сего­дня — прямо будто назло все делает.

— Почему вы думаете, что у меня нет силы воли?— спросил Толя, задетый.

— Может быть, я и ошибаюсь,— быстро согласилась Светлана,— недостаточно хорошо тебя знаю. Но вот с Володей... Знаешь, ты бы мне помог, Толя. Ведь так не­долго ему и на второй год остаться.

Карты уже были положены на место, но Толя не уходил.

— Вы ему опять замечание сделаете в дневнике? — нерешительно спросил он.— Вы... не делайте!.. У него папа... Вы еще не знаете, какой у него отец!

— Знаю,— сказала Светлана,— ведь я была у него дома.

— А маму его видели?

— Видела.