– У меня одно условие, Юля: пусть он приедет, и вы поженитесь здесь. Чтоб ты уехала туда женой, а не… подружкой. Мне так будет спокойнее.
Юля дала согласие. Алан немедленно выслал какие-то бумаги, Юлька переводила, Маргарита вникала и говорила, что все будет в порядке. От помощи отца Юлька наотрез отказалась. Регистрация была назначена на восемнадцатое сентября. А первого сентября Ирина с дочерью отправились покупать свадебное платье. Поначалу Юлька была против, ей почему-то хотелось сделать все как можно незаметнее, будто не верила она в то, что свадьба – настоящая. И Алану не верила, и себе не верила, и в любовь с первого взгляда тоже не верила. Впрочем, со второго тоже. Но Алан настаивал, обещал привезти родителей, познакомить их с русскими родственниками. В конце концов, прислал деньги. Не класть же их в карман, нехорошо, резонно рассуждала Ирина.
День был выбран неудачно, это обе поняли сразу. Солнечный и теплый, совсем летний, он все же был как будто подернут грустной осенней паутинкой. По улице бежали из школы дети, вроде бы веселые и счастливые от встречи с одноклассниками, и все у них было новенькое – и туфли, и блузки, и жилетки, и портфели… – а лето кончилось, впереди уроки, оценки, серое утро, когда нет сил вылезти из-под одеяла. Красивые учительницы несли ворохи букетов – царственных георгинов, сияющих астр, роскошных пионов, заносчивых роз. Сегодня был их праздник, и прохожие улыбались учительницам, но через день-два вся эта красота поблекнет и съежится, как скукожится и станет воспоминанием ощущение праздника. Им опять входить в класс, как с берега в холодную воду, учиться любить новых детей, прикипать к ним душой – а весной опять отпускать, улыбаясь и украдкой смахивая слезы.
К тому же Ирина вспомнила, как совсем недавно они с мужем привезли с дачи такой же букет розовых, сиреневых и белых астр (у Ирины астры не росли, купили у соседей), наутро Юлька отнесла их в школу, и кто знал, что это было не только последнее ее первое сентября, но и последнее лето дочкиного детства.
В общем, настроение у Ирины было не очень, похожее на погоду на улице: вроде и солнышко, а в дымке. Мысли всякие… Юлька тоже была не в духе. Свадебное платье в непременных оборках, рюшах и блестках казалось ей глупым архаизмом, она всю жизнь ходила в джинсах, только по редким праздникам меняя их на джинсовую юбку. А что, удобно и практично. И потому вся эта конструкция с обручами, корсетом, шнуровками и цветами была ей абсолютно чужда. Юлька заранее тосковала, предвидя, как на потеху публике она будет наступать на подол и беспрестанно поддергивать сползающий корсаж. Ни сесть, ни встать, да еще и фату на нее, как на чучело, напялят – господи боже мой! Все это усугублялось тем, что романтическая составляющая в ее ближайших планах отсутствовала напрочь: ее любят – она позволяет себя любить. И окажись Алан не из Женевы, а из Верхней Синячихи, она бы за него замуж не пошла бы. Ни за какие коврижки.
Но деньги на платье были высланы, аренда ресторана оплачена, будут не только ее подружки, но и родители Алана и какие-то люди из консульства – негоже выглядеть замарашкой. Юлька сама это прекрасно понимала и поэтому покорно таскалась с матерью из магазина в магазин.
Наконец-то Ирина поняла, зачем на улице Луначарского, на одном пятачке, расположено сразу шесть свадебных салонов: «Гименей», «Юнона», «Флер д’оранж», «Александрия», «Свадебная мода» и советских еще времен «Салон для новобрачных». В него ездила еще сама Ирина, когда они с Валентином подали заявление в загс и им выдали талоны в единственный в городе свадебный салон. По талонам можно было без давки и очередей купить простенькое польское белое платье, фату, белые туфли, костюм, рубашки и даже ботинки для жениха. После каждой покупки часть талона отрывали, чтобы уберечь несознательных граждан от соблазна купить две пары ботинок и загнать лишнюю по спекулятивной цене. Но граждане были тоже не лыком шиты. Вот Маргарита, вспомнила с улыбкой Ирина, подавала заявления с двумя или тремя однокурсниками, чтобы получить заветный талон. Но и ответственные за порядок не дремали: постельное белье полагалось выкупать только после регистрации брака при предъявлении паспорта со штампом. И правильно: зачем, скажите на милость, молодым людям постельное белье до свадьбы?
Тогда, в те времена, и брали первое попавшееся, то, что давали. Нравится, не нравится – дело второе, другого все равно до конца месяца не завезут, дома подгоним по фигуре или стельки подложим. Теперь стало еще хуже – приходилось выбирать. А как выбирать, если глаза разбегаются и мысли вслед за ними?
Из «Гименея» Ирина и Юлька вышли притихшие, вполне осознав трудность поставленной задачи, из «Юноны» – немного ошалевшие от разнообразия фасонов и тканей, из «Флер д’оранжа» – озадаченные ценами.
– Ма-ам, я больше не могу, – как маленькая, ныла Юлька. – Мне все эти тряпки вот уже где!
Наглядно показала, где именно, и в неузнаваемо преобразившемся «Салоне для новобрачных» решительно уселась на диванчик и объявила, что согласна «напялить на себя то, что выберет мама». Ирина, как человек ответственный и привыкший доводить начатое дело до конца, отправилась бродить среди одетых в белое манекенов в гордом одиночестве. Это было вполне ностальгическое путешествие. Тогда в магазине было два отдела – для женихов и для невест. Девочки – налево, мальчики – направо. В правой стороне, вспомнила Ирина, тогда пять размеров одного фасона были развешены по всему залу, и общий тон был траурно-черным. Очевидно, предполагалось, что именно с таким настроением будущий супруг должен переходить от просто свободы к осознанной необходимости.
В отделе для невест было повеселее: все же, как ни крути, женщины во все времена извлекали из мероприятия под названием «свадьба» больше положительных эмоций. Здесь все было белое, с цветами и кружевами. И даже двух или трех фасонов. Впрочем, у Ирины с Валентином тогда денег было негусто, поэтому мама Риты, которая была тогда директором Дома моделей, сшила ей свадебное платье. Точнее, не платье, а длинную юбку и блузку, что было гораздо практичнее: блузку Ирина еще несколько лет надевала в торжественных случаях, но уже с черной юбкой. А вот фата была из магазина – красивая, почти до пола, двухслойная, с ободком из мелких белых цветочков. Шикарная была фата. Ирина хранила ее для дочери, но теперь уж не пригодится – плохая примета, раз родители расстались. «Найду при случае – выброшу», – подумала Ирина. Куда бы выбросить воспоминания… А вот Ритке, помнится, ее жених купил «настоящее» платье, дорогое и шикарное, и Ритка была неподражаема!
Занятая своими мыслями, Ирина ходила между манекенами, улыбалась, задумчиво трогая платья. Из этого состояния ее вывела продавщица с вечным «вам помочь?». «Мне не мешать», – всегда хотелось ответить Ирине, но вместо этого она вежливо улыбалась, кивала и послушно смотрела то, что ей предлагали.
– Да, давайте померим вот это и это, – решилась Ирина. – Размер сорок шестой.
Продавщица проволокла блестящий и шуршащий ворох в сторону примерочной. Туда же со вздохом потащилась и Юлька. А Ирина с чувством выполненного долга в свою очередь устроилась на диванчике, вздохнула, вытянув уставшие ноги, и стала смотреть в окно, за которым все шли женщины с цветами и дети, наверное, со второй смены, а солнце уже уходило за крышу соседнего дома…
В первом платье Юлька была похожа на Наташу Ростову на первом балу: струящийся от лифа силуэт, открытые плечи, трогательная шея и ключицы в овальном вырезе. К платью прилагались диадема и перчатки выше локтя. Юлька смотрела на мать укоризненно. В ней не было ни грамма от любимой героини графа Толстого, скорее уж от Пеппи Длинныйчулок, так что платье не подходило совершенно.
Еще десять минут шуршаний, колыхания занавесок примерочной, ойканий и тяжких вздохов… Солнце село окончательно, сразу стало сумеречно и зябко, как бывает только осенью. В торговом зале включили свет, и когда продавщица с довольным видом отдернула шторки примерочной, Ирина ахнула. В центре небольшого подиума, в полусфере зеркал стояла… нет, не ее своенравная и смешливая дочь. Это была незнакомая красавица, царственная и уверенная, сияющая красотой и великолепием. Белоснежное платье с пышной юбкой и узким расшитым корсажем сидело на ней как влитое, как единственно возможное. Оно торжествовало и покоряло, это было платье-заговор против мужчин, платье-месть за все неудачи, платье- триумф. Из-под длинной мерцающей фаты с вуалью до половины лица Юлька смотрела загадочно и странно, немного печально, как будто уже издалека.
Даже довольная продавщица как будто что-то поняла и отступила молча. Ирина подошла к дочери, повернула ее к зеркалам, где немедленно отразились три красавицы в сказочных платьях. Ирина и Юлька встретились глазами в зеркале, и Ирина увидела, что Юлька плачет – только слезы не проливаются, а стоят в глазах, и тоже мерцают, как мерцают стразы на платье. Ирина почувствовала, что у нее тоже подступает ком к горлу. Дурацкий спектакль, и как не вовремя!
