На столе уже не оставалось свободного места, но Михаил Васильевич — то при согласии, то при возражениях отца и Николая Петровича — продолжал передвигать лежавшие на столе предметы и класть на него новые. Все трое были охвачены необычайным возбуждением и, казалось, не видели и не слышали ничего, кроме этой понятной лишь им самим карты».
Запомнились фразы Фрунзе-командующего — энергичные, точные, короткие: ударить по флангам противника всеми силами конницы. Приурочить штурм к ночному времени!
«Михаил Васильевич вытащил из кармана ключ, хотел положить его на стол. И тут раздался удивительный звук — гулкий, звенящий, торжественный, печальный. Это стоявшие в углу старинные часы в узком высоком футляре красного дерева начали отбивать полночь.
Все замерли слушая. Когда прозвучал последний удар, Михаил Васильевич глубоко вздохнул, с недоумением посмотрел на ключ, который держал на весу.
— Во Владимирском каторжном централе, — медленно сказал он, — лежишь, бывало, ночью и считаешь время по каплям дождя, стекающим по водосточному желобу. Эх, сколько часов и минут зазря пропало!
Он обвел глазами стол, подумал, сказал:
— А что, ежели нам нынче не поспать ночь и прикинуть все это на карте? Кажется, мы нашли недурное решение…»
И все трое ушли в штаб.
Обстановка на фронте прояснялась помалу, но радужных надежд не сулила. Перед Лениным он раскрывался весь как на духу и в очередной телеграмме не пытался скрывать огорчений и опасений.
На правом фланге — от Александровска до Херсона — Врангель готовился к развитию каких-то операций. На всем остальном фронте продолжает громить 13-ю армию. Части надломлены и ударов врага не выдерживают. «Среди масс идут разговоры об измене, свежих же резервов нет. Положение усугубляется дезорганизацией тыла… Настроение запасных частей, почти совершенно раздетых и плохо питаемых, определенно скверное. Чувствую себя со штабом фронта окруженным враждебной стихией. Настроение можно переломить только крупным успехом на фронте. Думаю, что, несмотря на все это, до момента общего наступления выдержим, хотя ряд огорчительных неудач на нашу долю еще выпадет».
Но в Донбассе наметился просвет: 9-я стрелковая дивизия временно отпарировала удар белых под Волновахой.
Мысль о главном ударе, которым закончится гражданская война, не оставляла его ни на минуту. И он облагался к командующему морскими силами с просьбой подготовить Азовскую флотилию с плавучими батареями к переходу через месяц — 7 ноября 1920 года — в район Геническа.
Телеграмма датирована 3 октября. Можно лишь удивляться, что в обстановке неразберихи в Харькове, пагубной паники в частях отступающей 13-й армии с такой прозорливостью видел он первый день окончательного штурма. К сожалению, флотилия не подошла: она не смогла вырваться из ледового плена в Таганрогском заливе.
Уже через день Фрунзе понял отчетливо: в Донбасс Врангель не пройдет! Да и нет ему нужды упорствовать в этом направлении. Его путеводная звезда — пан Пилсудский!
В Донбассе отличился начальник 9-й стрелковой дивизии, брат Валериана Куйбышева — Николай. Он правильно оценил значение приказа командующего фронтом, и его бойцы грудью отстояли «Донецкий бассейн, этот источник света и тепла для всей страны… — отмечал Фрунзе. — Рабоче-крестьянская Россия может гордиться такими своими защитниками. Пока в рядах Красной Армии будут такие геройские полки, как 77-й, легший костьми на поле брани, но ни пяди не уступивший врагу, — она будет непобедима».
Многие воспринимали успех 9-й дивизии как незначительный эпизод в боевой жизни многострадальной 13-й армии. Михаил Васильевич ощутил в нем начало желанного перелома.
Неожиданно он спросил Гусева, который клевал носом от усталости:
— Ты не стрелял из лука, Сергей Иванович?
— Не помню. Кажется, нет.
— Но у тебя богатое воображение, и ты сможешь понять меня. У мальчишки в руках крепкая дубовая ветка. Она согнута дугой, натянутая тетива не дает ей распрямиться. Мальчишка накладывает стрелу, тянет тетиву на себя, дуга пружинит. И со свистом летит стрела. Но вот печальный миг: мальчишка перестарался, хотел стрельнуть дальше, ветка треснула. Она еще может служить, но пружинящий момент ослаблен. И если б могла она говорить, то сказал бы: «Я надломилась, мальчик, не тяни изо всех сил — сломаюсь». Понимаешь?
— Разумеется!
— Вот так и в Донбассе, Врангель еще крепко послужит Антанте. Но в нем уже трещина!
— Ты писал стихи, Михаил? — вдруг спросил Гусев.
— Писал. Плохие. В тюрьме и в ссылке. А что?
— Диву даюсь, как уживается в тебе поэзия с предельной рассудочностью полководца, который публикует по три-четыре приказа в день! Впрочем, и в них бывают поэтические отступления… Ложись спать; на тебе лица нет!..
Теперь уже и сомнений не было, что Правобережье вот-вот станет ареной ожесточенной битвы. Николай Куйбышев захватил эшелон с имуществом и штаб 1-й Донской дивизии белых. И штабисты, совершенно обескураженные пленением, точно подтвердили, что Врангель подтянул к Александровску пехотную Дроздовскую и 1-ю Кубанскую кавалерийскую дивизии и приказал наводить понтонный мост у кондового запорожского острова Хортица.
5 октября Фрунзе приказал Уборевичу сорвать переправу и обрушиться на Донской корпус белых не позднее 7 октября. Но белые, мешая подходу частей Уборевича, 8 октября прорвали его фронт, захватили Синельниково. Создалась сильная угроза Екатеринославу, тылам 6-й армии и Каховскому плацдарму.
— Не дурак барон, ей-богу, не дурак! — с каким-то азартом приговаривал Фрунзе, передвигая флажки по карте. — Взял врасплох и развивает успех: так ему хочется побрататься с паном Юзефом!.. Но ведь и дурак, ей-богу, дурак! Не разведал про Городовикова, бухнул в колокола, не заглянув в святцы! А Городовиков расколотит его при дружной помощи Уборевича и Авксентьевского. И погубит Врангель лучшие свои дивизии: Марковскую, Дроздовскую, Алексеевскую и Корниловскую!
Он приказал собрать все самолеты фронта в две группы: Северную и Южную — и бомбить дивизии Врангеля безостановочно. Сам пропадал в штабе, не покидая его и на ночь. Но и от других требовал почти невозможного. Оке Ивановичу Городовикову он отдал приказ: «Невзирая ни на какие изменения в обстановке в районе Апостолово, Никополь, Александровск, нами не может быть допущен разгром левого фланга 6-й армии и отход ее с линии р. Днепр и, в частности, с Каховского плацдарма. 2-я Конармия должна выполнить свою задачу до конца, хотя бы ценою самопожертвования».
С. Харламов отмечал, что Михаил Васильевич действовал с небывалой решимостью и неиссякаемым оптимизмом. Он направил на Правобережье подкрепления, севернее Александровска создал ударную группу, куда вошли переброшенные из Сибири 30-я стрелковая дивизия, Отдельная бригада и Петроградская бригада курсантов. На помощь войскам были направлены корабли Днепровской флотилии.
Кроме того, удалось склонить Махно к участию в боях против Врангеля. Все это и обеспечило перелом на Южном фронте в сторону Красной Армии.
На исходе 12 октября бои на Правобережье затихли: атака Врангеля захлебнулась. «Доблестными частями 13-й армии лавина донцов и кубанцев, двигавшаяся на Донецкий бассейн, была разгромлена под Юзовкой и Волновахой, — отмечал Фрунзе. — Выход противника на правый берег у Александровска и Никополя окончился поражением его 1-го корпуса и гибелью лучшей конницы, что явилось поворотным пунктом кампании и началом разгрома Врангеля».
Но трубить в фанфары не было смысла. У барона оставались еще две армии — генерала Драценко и генерала Кутепова, большой танковый парк, самолеты, бронеавтомобили и артиллерия. Войска его после каждого нового маневра таяли на глазах. Но то, что сбежалось под его знамена, готово было крушить большевиков с дерзостью отчаяния. Конечно, не о солдатах речь: они и сдавались в плен и, как всегда в боях, тысячами гибли от свинца, шашек и рукопашной схватки. Но офицеры все же оставались. И барон сажал их на танки и в самолеты, сбивал в отряды смертников, у которых была альтернатива: либо геройская смерть во славу белого дела, либо постыдное бегство по маршруту Симферополь — Севастополь — Константинополь, как им пророчили в своих письмах красные бойцы.
