– Тетя Эрика, – спросил Пауль, – а сосиски у вас есть?
– Это что, твое единственное желание?
– А кислая капуста? – поинтересовался Андреас.
– Но у нас есть столько других, более вкусных вещей.
– Вкуснее сосисок ничего нет, – ответил Пауль.
– Хэмилтон подумает, что мы какие-нибудь крестьяне.
– Не подумает, когда попробует.
Вскоре сосиски уже шипели на гриле, а Эрика разогревала капусту. Я был вполне сыт и, казалось, не смогу проглотить и кусочка, но стоило Эрике наполнить мою тарелку, как сразу стало ясно, откуда у мальчиков такая любовь к этому блюду, и дело кончилось тем, что я дважды попросил добавки. Почему я раньше никогда не знал, что это прекраснейшее блюдо на свете? Что за чудо эти свиные сосиски! И как дивно с ними сочетаются и эта капуста, и эти рогалики, и это изумительное пиво!
– Послушай, – обратился я к Эрике, – как у вас так вкусно получается? У нас в Америке капуста – сплошная кислятина, а сосиски – будто из пластмассы.
Она объяснила, что мы готовим капусту в ее родном рассоле, тогда как капусту надо сперва промыть, а потом тушить в свином жире, добавив яблок, лука и тмина. Почему в Америке безвкусные сосиски – этого она не знала.
За ужином дети болтали о прошедших каникулах, а Манни завел деловой разговор о том, как он исключительно удачно съездил в Нашвилл и теперь собирается туда снова; детям было объявлено, что я – старый друг Манни, который помогает рекламировать его бизнес, и они как будто удовлетворились таким объяснением. Я рассказал о всяких казусах, случавшихся со мной во время странствий по белу свету: о том, как однажды отправился на поезде в Киото, но проспал и в результате доехал аж до самой Хиросимы; о том, как в другой раз в Бомбее обнаружил, что гостиница, где мне был заказан номер, – это на самом деле публичный дом; о том, как в Рио-де-Жанейро, попав под проливной дождь, вдруг очутился среди каких-то трущоб. Все смеялись так мило, что я, расхрабрившись, рассказал еще о том, какие у нас в банке бывали накладки: то ссуду давали под какое-нибудь гиблое дело, то вдруг неизвестно куда пропадали ценные бумаги. И снова все смеялись, а я пребывал в радостном возбуждении – не столько от выпитого коньяка, сколько от пьянящего чувства того, что нахожусь среди людей, которые дороги друг другу и которым, по какой-то непонятной причине, я вроде бы тоже дорог.
– Ну, а вы, молодежь, по-прежнему собираетесь на каникулы в Испанию? – спросил Манни.
– Мы с Паулем – да, – ответила Мария Луиза, – а вот Барбара с Андреасом хотят съездить в Скандинавию.
– Проехать через всю Финляндию до самого Хаммерфеста – это же фантастика! – воскликнул Андреас.
– Барбара вообще, наверно, никуда не поедет, – сказал Пауль. – У нее возникла идея, как можно заработать кучу денег. – При этих словах девочки покатились со смеху, и мальчишки тоже расхохотались.
– Ну, давайте, выкладывайте.
Но девочки только давились от смеха, так что рассказывать пришлось Андреасу.
– Понимаете, она хочет организовать некое бюро телефонных услуг, вроде того, которое есть в Дюссельдорфе. Вы набираете номер 77-55-22, и соблазнительный женский голос сообщает вам ваш шифр. Под этим шифром вы высылаете на дюссельдорфский почтамт плату за будущий разговор – пять минут стоят десять марок. Дня через три вы снова звоните, и, если деньги уже получены, вам дают побеседовать с какой-нибудь девицей на всякие сексуальные темы. Вы можете говорить, что хотите, а она вам будет подыгрывать.
– Звучит не очень-то заманчиво, – заметила Эрика.
– Те, кто звонят, считают иначе, – ответил Андреас. – От клиентов отбоя нет. Нечто подобное можно было бы устроить и в Мюнхене.
– Да заработать на этом деле проще простого, – сказала Мария Луиза, – непонятно только, зачем вдруг мужчина станет звонить и разговаривать с какой-то незнакомой женщиной.
– Именно поэтому, – ответил Пауль. – Незнакомая – значит новая, необычная. Нам тут на биологии рассказывали об опыте, которой поставили американские ученые. В течение трех с половиной лет они наблюдали, как часто совокупляются макаки-резус. У самок вырезали яичники и каждый день впрыскивали им гормоны – чтобы не потеряли охоты. У каждого самца было по четыре самки. Первый год они только и делали, что совокуплялись, а потом у самцов вдруг пропал к этому делу всякий интерес, и они могли неделями обходить своих самок стороной. Но стоило им дать новых самок, как все опять пошло на лад. Значит, им только и требовалось, что перемена, и мужчины звонят в это бюро тоже потому, что им нужна перемена. В публичный дом они идти боятся, а поговорить по телефону – почему бы и нет?
– А нам объясняли совсем не так, – возразила Барбара. – На той неделе герр Ауэрбах сказал, что люди устали от секса, что слишком много о нем было разговоров, и теперь всем хочется отдохнуть.
– Тоже верно, – согласился Пауль. – Ведь сейчас происходит экономический спад, а когда человек тревожится, у него выделяется меньше тестостерона и тяга к сексу ослабевает. Кроме того, когда наступают трудные времена, люди считают, что это Бог на них за что-то разгневался, и надеются, что все поправится, если они начнут жить по-другому.
– Как тот генерал из Майнца, – сказал Андреас. – Слышали эту историю? Уже много лет подряд мэр Майнца каждую весну устраивает для американских офицеров прием, на котором всех угощают спаржей. Переводчицей там всегда была одна и та же девушка, Ханнелора. Вообще-то она немка, но служила у американцев. Работала она на этих приемах здорово, все ею были довольны, но вот в прошлом году американскому генералу, главному начальнику, показалось, что она пришла на прием без лифчика. Он влепил ей за это выговор, а когда она заявила, что лифчик на ней был, отказал ей в повышении по службе. Тогда она наняла адвоката, после чего генерал и вовсе ее уволил. Ханнелора обратилась в суд, и оказалось, что хотя восстановить ее на службе американцы не обязаны, но они должны заплатить ей сорок тысяч марок плюс судебные издержки. Неплохо, правда? Американская армия выплачивает двадцать тысяч долларов только потому, что, по мнению какого-то генерала, переводчица была без лифчика.
Все это было и смешно и грустно, и некоторое время мы сидели, размышляя о том, какие бывают на свете блюстители нравов. Потом Мария Луиза обратилась ко мне с вопросом:
– А вы знаете Криса Кристофферсона?
– Ну как же – жить в Нашвилле и не знать Криса Кристофферсона! – Это была неправда: я знал людей, которые были с ним знакомы, но сам его в жизни в глаза не видел.
– Он сейчас гастролирует по Европе, – сказала Мария Луиза. – Он немного бешеный, как вам кажется?
– Был когда-то, – ответил я, – но теперь вроде утихомирился. Вообще-то у него была довольно-таки пестрая жизнь: и в Оксфорде учился, и в армии служил. Когда я с ним познакомился, он работал уборщиком в какой-то студии. Потом сам начал петь, песни понравились, и он резко пошел в гору. Сейчас живет в Малибу. Женат на Рите Кулидж, дочери проповедника. Она-то его и приручила. Интересно, она тоже сейчас в Европе?
– Да, они выступают вместе. А «АББА» вам нравится?
– Я их плохо знаю.
– У нас есть их новый альбом. Хотите послушать?
– Вот вы идите и послушайте, – сказала Эрика детям, – а мы, старики, поболтаем о своем.
– А вы не обидитесь?
– Нисколько.
И вся четверка тут же ускакала прочь, и вскоре из какого-то дальнего конца дома до меня донеслись приглушенные звуки музыки.
– Ты и правда знаком с Крисом Кристофферсоном? – спросила Эрика.
– Нет. Но мне не хотелось их огорчать.
– Когда возвращается Макс? – спросила Симона.
– Завтра вечером. Утром он должен быть в Бонне.
– В Бонне?
