гибнет, ей подошел конец!
— И мне конец подходит! Скоро замкнется круг мой, Уэмак. Еще немного — Змей Пернатый вопьется в хвост себе!
— Ты! Вечно ты!
— Я! Вечно я, Уэмак! Это грех мой! Я — Кецалькоатль, в себе носящий Се-Акатля!
— Стар ты уже, Кецалькоатль! И ни о чем тебя бы не просил, когда бы сам имел я силы! Да, бессилен я, как ты. И буду в прах повержен, если народ мне не поможет, не встанет на свою защиту и не заслонит Тулу. Я не хочу ее погибели, я не хочу, чтоб от нее осталось на земле одно воспоминание, чтобы остались пепел и руины!
— Пепел и руины! Точь-в-точь как я! — сказал Кецалькоатль. — Развалины и пепел. Это я.
— Ты, снова ты! Всё — ты! А как же Тула? Или тебе не до нее? Очнись, ты, дряхлый старец! Я ничего не стал бы у тебя просить, коль не был ты единственным, кто может к жизни снова пробудить глупцов Тольтеков. Да очнись же, старец! Сделай что-нибудь для Тулы! Встань и очнись, потом хоть умирай! Спаси нас! Ты — единственный! А впрочем, что ты можешь сделать? Молча слушать и слюни распускать, глядеть куда-то вдаль? К кому пришел я? Маска ты, порожняя, иссохшая. Прах и воспоминанья! Кецалькоатль! Прах и разруха. Старость! Проклята пусть будет старость, всех она калечит и кончает! Больше ты не Кецалькоатль. Ты — немощный старик, жалеющий себя. Кецалькоатля Тула потеряла. Нет более Кецалькоатля! Пусть небеса разверзнутся, светила пусть погаснут! Тула! Нет более Кецалькоатля! — Уэмак умолк и вышел, плача от отчаяния и злости.
Старец впал в полусон, как будто почивал с открытыми глазами. Затем поднялся медленно, приблизился к дверям и стал на солнце тщательно разглядывать свои сухие руки с пятнами и вздувшимися венами, со скрюченными пальцами.
— Да, стар, совсем старик! Трясутся руки, ноги подгибаются. Я стар! Нет более Кецалькоатля! Кецалькоатль — немощный трусливый старец! — Он кричал.
На крики прибежали верные кокомы, а он стонал:
— Я немощный и дряхлый старец. Будь проклят я, бессильный старец, звавшийся Кецалькоатлем! Тула одинока! Кецалькоатль немощен и жалок! Будем оплакивать мы Тулу! Вы, кокомы, со мною вместе плачьте над смертью Тулы! Плачьте, кокомы! Будем плакать, как плачут старики и женщины! Идут к нам люди с севера, я слышу поступь их тигриную, дыхание койота жаркое, а их встречает здесь бессильный старец, сдавшийся до первого сраженья! Плачьте все о Туле, царстве старца, жизнь свою отжившего!
— Встань, господин! — Кокомы молвили. — Ведь ты Кецалькоатль. Властитель всех земель окрестных. Возглавь опять своих людей! Воодушеви народ умелым словом. И поведи его в сраженье. Тула — огромная, великая, нельзя ей дать погибнуть. Сжалься над Тулой ты, взвали еще раз груз забот народных на собственные плечи! Встань, зови народ! Зови народ к победе!
Кецалькоатль вздрогнул, заколебался, думал долго и наконец сказал, решительно и твердо:
— Се-Акатль Кецалькоатль не умер. Бьются в его груди два сердца. Смерть и время не могут, не должны осилить волю человека. Кецалькоатль даст силы Туле наперекор угрозе страшной и времени истекшему! Пусть сунутся сюда все тигры севера! Их ждет с хлыстом Кецалькоатль! Тула над ними верх одержит! Завтра же велю собрать на площади народ! С ним будет говорить Кецалькоатль — пусть даже и в последний раз!
Кокомы тотчас побежали к Уэмаку весть радостную сообщить, и он, воспрянув духом, стал созывать народ.
А в этот самый день решил Титлакуан Кецалькоатля хитростью опутать и одолеть. Призвал он старика по имени Иумекатль и говорит:
— Пора Кецалькоатлю бросить Тулу. Там будем мы отныне жить. Он уже стар, но любит молодость, всегда желал бессмертия. И мы введем его в обман. Две вещи отнесешь ему: сначала зеркало, в нем он увидит тело тощее свое и убедится в дряхлости своей. Потом ему дашь пульке и волшебных трав отвар — он молодым себя почувствует.
Иумекатль взял зеркало и в путь отправился, к Кецалькоатлю.
— Передайте, — сказал он стражникам, — что Туле страшная грозит опасность и явился я дать силу его телу, дабы он снова править мог Тольтеками.
Кецалькоатль уединился и предавался размышленьям, ибо на следующее утро ему с народом встреча предстояла. Но все-таки упорство странного пришельца, сулившего вернуть ему былые силы, преграды все преодолело, и перед ним предстал Иумекатль с зеркалом. Старик вошел и так сказал:
— Мой господин Се-Акатль Кецалькоатль, тебя приветствую. Пришел я, господин, сначала показать тебе твое же тело.
— Добро пожаловать, старик. Откуда ты? И что толкуешь там о теле моем бренном?
Иумекатль речь продолжил:
— Мой господин, пришел я с гор Ноноуальтепетля. Вот погляди, мой господин, на собственное тело! — Дал зеркало Кецалькоатлю и продолжил: — Взгляни и постарайся в зеркале себя узнать!
Кецалькоатль взглянул, пришел в испуг и вымолвил:
— Если вожди моих земель меня таким узреют, они сбегут.
Увидел веки он опухшие, глазницы черные, морщины темные на белом и бесформенном лице.
— Нет, никогда не покажусь я людям и останусь здесь.
— Да что ты, господин? Ты не печалься. В тех же землях, откуда это зеркало, где видишь ты себя плохим и старым, есть зелье, чтобы сделать снова тебя здоровым, юным. Ты позволь призвать мне брата моего Койотлинауаля. Тебе напиток принесет он этой ночью. Выпьешь зелье — встанешь утром ты бодрым и веселым, сможешь, как раньше, говорить со своим народом.
— Глупостями слух мой тешишь! Я с теченьем времени стал стар, и зелья нет волшебного такого, чтобы вернуло то, что время отобрало.
— Ты слышал, думаю, — сказал ему Иумекатль, — что есть на свете впадина, где время и земля соприкасаются. Оттуда, из глубин ее, сок животворный льется. Если глотнуть его — помолодеешь.
— Ты вздор несешь! — сказал Кецалькоатль.
— Нет, правду чистую, — не отступал Иумекатль. — Чистую, как это зеркало. Прислужник твой, принесший в зеркале всю правду тела твоего, пекусь я лишь о счастье Тулы. Что потеряешь ты, коли попробуешь напиток брата моего? Боишься умереть? Ты уже стар, и твое сердце жаждет смерти, таящейся в позоре явственном твоих морщин. Испей, мой господин! Что ты боишься потерять? Ведь если завтра не появишься перед своим народом, ты будешь обесчещен, опозорен — и не спасется Тула. Выпей зелье, мой господин! Что может потерять старик?
— Да будет так! — сказал, смеясь, Кецалькоатль. — Пусть приведут Койотлинауаля. Что может потерять старик, все потерявший? Пусть приходит!
Койотлинауаль пришел глубокой ночью. Он принес напиток в плошке деревянной, в срезе полом дерева, где пчелы собирают мед.
Кецалькоатль был в думы погружен, когда ему сказали, что пришел Койотлинауаль. Велел он чужеземца привести.
— Я Койотлинауаль. — Тот сказал. — Брат Иумекатля. Пришел я, как и он, с острогов гор Ноноуальтепетля. Вот зелье юности, которое даст силу сердцу старому, и снова мощным будешь на благо Тулы.
— Много я знаю и много видел, — молвил Кецалькоатль. — Такое зелье существовать не может. Все же его отведаю. Чего терять мне, старцу слабому, познавшему свое бессилие?
— Сперва мизинец обмакни, напиток терпок, как вино[32].
Кецалькоатль попробовал, ему понравилось, и он сказал:
— Я выпью три глотка.
Койотлинауаль сумел его заставить выпить больше. А напоив Кецалькоатля, Койотлинауаль дал выпить зелья слугам — каждому по пять глубоких чашек, и стала свита вся мертвецки пьяной.
— Ай! Яаа! Нья! Инье! Ай!
Солнечные блики сверкали снизу, сверху, всюду. Его глаза сверкали еще ярче, но в сторону сверкавшие глаза косили и не могли смотреть вперед, а солнце ослепляло из середины Теутлампы.
— Ай! Яаа! Сиуатль! Испей со мною зелья жизни и нашего бессмертия! Яаа! Инье! Вот Сиуатль! Идет ко
