доступ? Что-то вроде 007? Что тут вообще происходит? Миш, может, ты знаешь?
Поречников пожал плечами. Он заметно приуныл. Все-таки он поторопился, приняв организаторов шоу за честных людей. Кого-то они все-таки тащат за холку. Вот только зачем?
Этот вопрос он и задал Садовской.
Сначала она молчала, задумчиво теребя уже очевидно не нужный ежедневник, потом посмотрела на своих гостей. Оба ждали ответа.
– Хорошо, парни, не надо меня больше дырявить взглядами. Я сдаюсь.
– Это радует, – заметил Баранов. – Мы слушаем очень внимательно, товарищ продюсер.
Садовская кивнула и нажала кнопку громкой связи.
– Наталья Геннадьевна, меня ни с кем не соединять, пожалуйста, и в кабинет никого не впускать до моего особого распоряжения. Важное совещание.
– Хорошо, – хрюкнул аппарат милым женским голосом.
Прежде чем начать свою речь, Маришка полезла в сейф за бутылкой «Хеннесси». Молча предложив гостям, каждый из которых ответил столь же молчаливым отказом, она плеснула янтарный напиток в бокал на два пальца и тут же выпила одним глотком.
– Ох, други мои, – выдохнула она, – такая жопа заворачивается, что не приведи господи…
Баранов сморщился:
– Я, конечно, не святоша, но «жопа» и «господи» в одном предложении как-то… согласись…
– Вот я тебя послушаю через полчасика, – отмахнулась Садовская.
Через полчасика Баранов действительно забыл о несовместимости понятий.
Людмилу Кремер приказано тащить до финала – точнее, как получится, лишь бы она оставалась на площадке как можно дольше. Приказ действительно исходил с самого верха: Семен Семенович Соколовский повторил его в самых сочных выражениях, на которые был способен. Маришка Садовская поначалу отреагировала на приказ шуткой, а вскоре почти забыла о том, что учудил Соколовский. Странные и даже необъяснимые приказы из него иногда высыпались, как медь из неудачно раскрытого бумажника. О каких-то он забывал, позволяя персоналу потихоньку спускать дело на тормозах, другие отменял, поняв их очевидную глупость. Словом, пожаловаться на неконтролируемое самодурство генерального директора никто не мог. Но вот с этой Кремер вышла какая-то загадочная ерунда.
Пару дней назад во время очередного совещания Соколовский, выслушав все приличествующие доклады и отчеты, молча кивнул, всех отпустил, а Садовскую попросил остаться. Пару минут длилось тяжелое, словно набитый хламом и пылью платяной шкаф, молчание. Генеральный директор вынимал из прозрачной цилиндрической коробочки зубочистку, ломал ее пополам, бросал возле ежедневника и вынимал новую. Садовская поняла, что дело плохо.
– Насчет этой Людмилы… как ее там… – выдавил наконец Семен Семеныч. У Маришки внутри все съежилось. Обычно генеральный за словом в карман не лез, но фраза «насчет этой… как ее там» могла означать, что у мужика что-то нехорошее уже сидит в печенках.
– Я слушаю вас, – помогла ему Маришка.
– Да… короче, Марин, мне звонили оттуда… – И он поднял глаза к потолку, в точности так, как это делала сама Садовская пару дней спустя. – Приказано продвигать Кремер, всячески ей содействовать.
– Слушайте, мало ли кто нам звонит «оттуда». Они каждый день новостные выпуски правят, ну и ради бога, пусть подавятся, если больше ни на что мозгов не хватает, но зачем в развлекательный сегмент лезть?
Соколовский промолчал, но, казалось, стал еще мрачнее. Его большая и стриженая голова опускалась все ниже и ниже.
– Развлекательный сегмент тоже неотъемлемая часть идеологической борьбы, – мрачно пошутил босс. – Но не в этом дело, Марин…
Он перестал мучить очередную зубочистку, сломал ее вчетверо и смел все обломки со стола в мусорную корзину.
– Я сам не могу понять, что происходит. Звонили из городской администрации от Дмитрия Петровича… Нижайшая просьба Дмитрия заключается в том, чтобы помочь Людмиле Кремер добраться до финала.
– Вы перезвонили Диме?
– Да. – Соколовский сделал небольшую паузу. Столь частые провалы в диалоге с боссом уже начинали раздражать.
– Ну так что он ответил?
– Он ответил, что если звонили от его имени и просили, значит, так оно и есть. Что-то вроде «старик, у меня куча проектов на карандаше, я могу запутаться, кому какие распоряжения отдавал, если тебе позвонили, значит, сделай как надо». И все, конец связи. Я не могу долго терзать Димасика без надобности, он может и рассердиться… Ты же знаешь, что бывает, когда он сердится?
Маришка фыркнула. Еще бы ей не знать! Однажды на каком-то фуршете по поводу удачного распила благотворительного транша она отказала главному идеологу из городской администрации в танце, а потом обломала и с продолжением вечера. Он, сволочь, так надрался, что звонил Маришке всю ночь на мобильный, а утром едва не уволил из телекомпании.
– Ничего не понимаю, – выдохнула она. – Семен Семеныч, оглянитесь вокруг: ваш кабинет украшает целая батарея статуэток ТЭФИ, вы курили на крыльце министерства печати с самим Познером… И что, вас вот так взяли и развели, как редактора малотиражного сельского вестника?!
Соколовский начал злиться, о чем свидетельствовали подрагивающие скулы.
– Марина, остановись, пока я сам не рассердился.
– Слушайте, может, ее трахает кто-нибудь из них? О, кстати, может, сам Димасик и попрыгивает по пятницам?
– Всего хорошего, Марин. – Босс указал пальцем на дверь.
– Семен Семеныч!
– Все, работай!
Маришка ушла. В течение целого дня она крутила в руке телефон, собираясь лично позвонить Дмитрию Петровичу, но так и не решилась. Пожалуй, Соколовский прав, не надо будить зверя. В целом вполне терпимый и не злобствующий куратор из мэрии в один прекрасный день может и оскотиниться. С этими ребятами никогда не надо шутить…
– Вот такая фигня, други мои, – закончила Маришка свой рассказ. – Есть какие-нибудь мысли?
Мужчины молчали. Каждый пытался найти ответ сообразно своим профессиональным возможностям. Бывший мент Баранов перебирал в уме номера телефонов и фамилии людей, к которым мог бы обратиться за разъяснениями. В своих изысканиях он мог бы продвинуться довольно далеко, если бы не Михаил Поречников, искавший черную кошку в другой комнате.
– Знаете что, – сказал он, – так мы ничего не найдем и не добьемся.
– Что предлагаешь? – спросила Садовская.
– Предлагаю обратиться напрямую к Людмиле Кремер.
– Каким образом? Подойти к ней и спросить: «Любезная, кто вас трахает и почему это нужно делать с помощью нашей программы?»
Миша отрицательно покачал головой и улыбнулся:
– Нет, зачем же? Я, ребята, некоторым образом тоже экстрасенс. Какое у нас сегодня испытание?
Баранов и Садовская переглянулись. Бывший мент развел руками: «Ладно, я пас».
24. Родовое проклятие
Всем мужчинам в этой семье суждено было встретиться с Господом чуть раньше, чем они сами планировали (злые языки во дворе, впрочем, сомневались, что всех троих на небесах встречали архангелы – кого-то ожидало и чистилище). Все они уходили быстро, без предупреждения и практически без мучений. И все – не своей собственной смертью.
Самый старший, Владимир Степанович Круглов, ушел из жизни двадцать лет назад, когда ему было всего тридцать два. Дело было зимой, в декабре, в лютый мороз. Однажды он поругался с женой, вышел из дома, что располагался на краю рабочего поселка недалеко от мелкой и грязной речушки под названием Зюзелка, купил у соседской старухи (ночных ларьков во времена тотальной борьбы с пьянством, разумеется,
