не было) литровую бутыль самогона и единолично ее выкушал, закусив одним (!) соленым огурцом. Он сидел на берегу несколько часов, вызывая справедливое беспокойство видевших его соседей, потом стал понемногу заваливаться на бок и в конце концов просто упал. К тому времени – а было уже хорошо за полночь – никто больше не наблюдал за ним в окошко, поэтому мужика хватились только утром. Он вмерз в речной лед, одной рукой обняв опустошенную бутыль, а другую сунув за пазуху. Эта печальная инсталляция обошла тогда все криминальные хроники, вошла в фотоальбом достижений городского управления внутренних дел, была напечатана в газетах и висела потом на уличных стендах как методическое пособие для желающих разом покончить с перестроечной нищетой. У Владимира остались жена и двое детей – дочь и сын десяти и пяти лет соответственно. Мало кто из знакомых удивился такому концу, потому что Круглову давно предрекали что-нибудь эдакое. Жена Антонина тоже долго не плакала, поскольку всегда сама пыталась справиться со своими проблемами. С алкашом ли, без алкаша – один хрен поднимать детей придется в одиночку. Так все и было: замуж она не вышла, тащила груз на себе, каким-то чудом проскочила без ощутимых потерь голодное карточное время начала девяностых годов, сумела неплохо устроиться с наступлением коммерческих времен, приторговывая на рынке китайским и турецким ширпотребом… Словом, как-то все довольно неплохо устроилось, и со временем благополучно помершего папашу-алкоголика перестали вспоминать, как будто его и не было вовсе, тем более что рабочий поселок на городской окраине, с которым были связаны все самые неприятные воспоминания, был срезан с лица земли ковшами бульдозеров, а Кругловым, как неполной и почти многодетной семье, с чьего-то барского плеча скинули убогую двухкомнатную квартирку на противоположной окраине города.
Когда сыну Антонины Павлу Круглову исполнилось восемнадцать, перед семьей встала серьезная проблема – как не допустить парня до службы в непобедимой и легендарной. Мать, наивная женщина, пыталась на скрести денег на взятку военкому, но когда поняла, что скрести ей придется до второго пришествия, бросила эту затею и отправилась на поиски вменяемого врача, который не моргнув глазом засвидетельствовал бы наличие у Павла хронического идиотизма, энуреза, энцефалита и еще какой-нибудь гадости. Однако выяснилось, что врачам тоже нужно как-то жить, да и самих врачей на подступах к военкомату собиралась целая дивизия, поэтому пришлось отмести и эту возможность. Паша уже махнул было рукой, решив пойти отдать Родине все, что когда-то у нее занимал, но тут случилось непоправимое: возвращаясь из продуктового магазина, Павел торопился перебежать дорогу на мигающий желтый сигнал светофора, но при этом он не учел, что для автомобилей, несущихся к перекрестку слева, мигающий «желтый» тоже означает «зеленый»; в результате лобового столкновения щуплого восемнадцатилетнего Паши Круглова с гремящей и дышащей на ладан маршрутной «газелью» российская армия осталась без перспективного призывника, а семья Кругловых – еще без одного мужика.
Связать нелепую гибель молодого и добродушного парнишки с каким-то злым роком, довлеющим над родом Кругловых, тогда еще никому не пришло в голову. Эта мысль стала циркулировать среди родных, знакомых и соседей только спустя несколько лет, и, право, повод был почти стопроцентный.
Старшая сестра Паши Круглова Виктория родила сыночка без мужа. Говорящее имя отказывалось работать на благо ее носителя – девушка выдалась вполне симпатичная, фигуристая, неглупая (хоть и с горем пополам, но окончила университет по экономической специальности), да все какая-то невезучая. Симпатичные парни от нее шарахались, невзрачные мягко сторонились, предпочитая серьезным отношениям беглое общение между делом. Редкие сексуальные опыты с ней повторять никто не спешил, на длительной связи никто не настаивал, поэтому однажды случилось то, что случилось: Вика забеременела и никому об этом не сказала, даже автору залета. Впрочем, она и сама не смогла вычислить счастливого папашку, поскольку, вконец отчаявшись найти своего единственного и неповторимого, пустилась тогда во все тяжкие и меняла партнеров, как трусы в критические дни (так ей сказала однажды в сердцах стареющая мать, отчаявшаяся, в свою очередь, хоть когда-нибудь понянчить внуков).
Но внук таки появился! И получился эдакий симпатичный, упитанный бутуз, неуловимо похожий сразу на трех последних партнеров его матери, не оставивших своих паспортных данных. Вика назвала парнишку Славик, а отчество приляпала свое собственное – Владимировна. И казалось, что жизнь все-таки наладится.
Они растили Славика вдвоем с матерью, никого не привлекая, ни на чью помощь и жалость не рассчитывая и ни в какие органы не обращаясь. По очереди таскали коляску в поликлинику, по очереди дежурили по ночам, купали малыша в тесной ванной и не могли нарадоваться на это щекастое чудо, подаренное небом бог весть за какие доблести.
В те дни Круглова-старшая молилась каждый день, и не по разу. Надолго запиралась в маленькой комнате и долго о чем-то разговаривала с Ним. Разговаривала как умела, потому что никогда не была не то чтобы воцерковленной, но и просто верующей во что бы то ни было. Какая там вера, когда жизнь ежедневно мутузит тебя со всех сторон ногами, не вдаваясь в объяснения! Но несчастная женщина все же пыталась разговаривать, просила Его о чем-то, умоляла – иногда слишком настойчиво, а порой робко и почти неслышно, не надеясь на ответ и не уповая на чудо.
Славик умер, когда ему было семь месяцев. Он не проснулся утром. Врачи засвидетельствовали обтурационную асфиксию, возникшую в результате перекрытия дыхательных путей посторонними предметами. Кроватка малыша была завалена старыми и рваными мягкими игрушками. Молодой мамаше нравилось, как Славик в них копается…
Спустя всего сутки после смерти малыша кто-то произнес словосочетание «родовое проклятие». Сейчас уже не отыскать того, кто легкомысленно поставил этот диагноз, но, брошенные вскользь, наобум или по какой-то иной прихоти (мало ли чего могут брякнуть безответственные соседи!), слова эти запали в душу. Антонина Круглова и ее дочь Виктория, балансирующие на грани нервного срыва, обратились в программу «Ясновидящий» за помощью. Они утверждают, что ни один мужчина в их семье не живет долго, потому что их семью прокляли.
До участников шоу все эти подробности не доводились. Их просто по одному приглашали в квартиру Кругловых и просили рассказать, что они чувствуют или видят, и могут ли чем-нибудь помочь несчастным женщинам.
* * *
Первым испытание проходил колдун Иванов. Сегодня он был настроен решительно, выглядел бодрым, подтянутым, много улыбался, хотя и понимал, что его привели не на просмотр мультфильмов. Неизменный мундштук с незажженной сигаретой торчал из пальцев правой руки, как обрубок скрипичного смычка. Костюм был тот же – все черное, от каблуков элегантных туфель до колец на левой руке.
В одной из комнат парня встречали хозяйка квартиры Антонина Круглова, ее дочь Виктория и куратор испытания психолог Пивоваров. Женщины уже оправились от горя, вполне владели собой и могли работать.
– Вячеслав, добрый день, – говорил Пивоваров, приглашая колдуна присесть. – Познакомьтесь с семьей Кругловых.
Иванов, все еще улыбаясь, хотя и немного сдержаннее, кивнул, присел, в ожидании сложил руки на коленях.
– В их семье происходят странные вещи, – продолжил куратор испытания. – Вы должны в течение десяти минут найти ответ на вопрос, что именно случилось, почему это случилось… Словом, все, что сможете увидеть и нам рассказать. Вы готовы?
Колдун снова кивнул. Улыбка его почти угасла.
– Я могу ходить по квартире?
– Разумеется.
– Смотреть какие-нибудь фотографии?
– Конечно. Вы можете располагать всем, что видите в этой комнате и даже во всей квартире. Пожалуйста, берите и смотрите все, что сможет вам помочь.
Ассистенты, толпившиеся в коридоре этой тесной хрущевки, засекли время, два оператора присели на пол в разных углах. Обе Кругловы замерли в трепетном ожидании.
Черный Колдун целую минуту смотрел на свой мундштук, теребя его в руках, потом поднял умоляющие глаза на Пивоварова:
– Разрешите закурить?
– Если позволят хозяйки…
