на окрик насмешливо-зычныйповернутый недвижимо.Представьте себеэти вялые уши,забитые ватойпривычных цитат,глаза эти —вексельной подписи суше,мигающиена густые цвета.Часть публики аплодирует:«Наши!»Но бoльшая,негодуя, свистит.Задыподнимают со стульев папаши,волнуясь, взывают:«Где скромность, где стыд?!»Да, скромностьюнашине отличались тут;их шумв добродетелях — подкачал:ни скромности,ни уваженья к начальству,ко всякомув корненачалу начал.Но то, что казалось папашамнахальствоми что трактовалоськак стиль буффонад, —не явной ли сталоразмолвкой с начальством:истерсяРоссию вязавший канат!Уже износилисьсмиренья традиции,сошла позолота,скоробился лак,и сталовсе большев семействах родитьсябездельников,неслухов,немоляк.Бездельем считалосьвсе,что — хоть постепенно,хоть как бы ни скромнои как ни малo —примерного юношувверх по ступенямобщественной лестницыне вело.Бездельничество —это все,что непрочно,все,что не обвеянозапахом щей,не схоже с былым,непривычно,порочнои — противоречитпорядку вещей.Порядок жеявно пришелв беспорядок!По-разномушли в учрежденьях часы…И как ни сверкаликлинки на парадах —рабочая силалегла на весы.И часто, в тоске,ужасалась супруга,и комкал газетусердитый супруг,что«…мальчикиз нашего выбился круга!»,что«…девочкавовсе отбилась от рук!»Потомствоскрывалось на горизонте.«Ведь были ж послушныи мягки как шелк!»«А нынче —попробуйте урезоньте!»
