…Все прошло как по нотам. Джилл, заблокировав наблюдающую аппаратуру, вышла на улицу, чтобы отдать свой контур Мике. Этим-то контуром Караев и вывел узников на волю…
Сначала Караев привел премьера. Прямо к дверям «вольво». Машина, которая отвечала его вкусам и которую он держал подальше от посторонних глаз в гараже у своего верного друга. Обняв премьера, Аждар заволок его в салон и, смеясь сквозь слезы, спросил:
— Это не вы снимались в кинофильме «Застава в горах?»
— Я… Я… В роли Буяна, — придушенным голосом ответил Премьер.
Пока Караев ходил за министром, Эльдар протянул премьеру открытку.
— Вам надо написать письмецо Фариду Якубовичу Зейналову. Благодарственное, конечно, — уточнил Азизов.
— Понял. Давайте!
Положив открытку на дипломат, премьер долго думал что написать и, наконец, выстроив в уме удовлетворявший его текст, произнес:
— Напишем так!
Президент знал почерк премьера. И, конечно, знал, кто кроется за именем «Фридик». Это обращение относилось однозначно к Зейналову. Так его между собой называли друзья.
…И про эту открытку он, Караев, забыл.
«Какая досада! Скорей бы пришел Ферти. Дело еще можно поправить», — сетуя, ерзал он.
С того момента, как он вернулся, прошло уже сорок пять минут. Караев стал нервничать. Что могло случиться?… И в этот самый момент из вестибюля, вальяжно покачиваясь, вышел Ферти. Довольный. Сияющий. Хмельной.
— Я уже стал беспокоиться, — угрюмо пробурчал Караев.
— О!.. Вы уже здесь?! Я и не думал… Ну тогда вперед, — бесшабашно скомандовал он самому себе.
И от встречного порыва ветра так же бесшабашно затрепетал водруженный на капоте американский вымпел.
Поведав вкратце о своей промашке, Караев сказал, что им вновь придется возвращаться сюда. Реакция Ферти показалась ему неожиданно легкомысленной.
— Не обязательно, Майкл! — отмахнулся он.
— То есть как не обязательно! — взорвался Караев.
— Не горячитесь, Майкл. Президент ее получит.
— Не понял?!
— И понимать нечего… Президент является на работу в одиннадцать, не так ли?
— Так, — подтверждает Караев, еще не понимая, куда клонит Ферти.
— А в половине одиннадцатого открытка будет покоиться в рабочем столе министра Фридика… Такое устроит вас?
— Лучшего и быть не может! — воскликнул Караев, по-дружески хлопнув Тома по плечу.
Не выдержав бессонной ночи, Эм уснул прямо в кресле.
— Будить? — спросил Том.
Караев только коснулся его плеча, и Эм тотчас же открыл глаза.
— Ну как? — выпалил он.
— Все о’кей, — успокоил его Караев и весело добавил:
— Теперь можно на боковую…
…НИЧЕГО КРОМЕ СТРАХА И НАДЕЖДЫ
(эпилог)
Сон унес его вихрем. Закрутил в себе, как в воронке. Бешено. Неистово. А потом, опалив всполохом странного жгучего пламени, выхватил и выбросил из этого сумасшедшего водоворота…
И увидел он себя на склоне горы, ловко прыгающего с камня на камень. Он знал, кто он. И всегда знал эту до боли знакомую скудную окрестность с редкой порослью олив и одиноких кряжистых дубов. И знал каждый камешек на этой едва заметной тропке, стремительно сбегающей в долину с горбатого склона, в пещере которого он жил сотни лет.
Сейчас он спешил. Спешил и вслух говорил:
— С Богами шутки плохи…
Он оглядел себя. И не понравился он самому себе… Прожженная в нескольких местах тога. Черные от копоти руки. Запах паленого от скрученных огнем на руках и ногах волос… И что самое огорчительное — без сандалий. Впопыхах он забыл переодеться и обуться.
— Я не боюсь тебя, Зевс! — крикнул он в небо. — Тебе не отнять у них того, что я дал им… Они будут обладать этим вечно.
Но не было уверенности в громовом его голосе. Страх метался в нем. И поселил его в нем ласковый шепот любимой им женщины… Он в это время стоял у мехов, когда в сердце своем услыхал:
— Берегись, титан. Месть Богов близка. Спеши к брату своему.
И тогда он сдавил меха так, что вырвавшееся из горна пламя облизало его с ног до головы…
— Что это, если не страх? — спросил он у самого себя и сам же себе ответил:
— Не знаю, что это, но я не боюсь тебя, Зевс!..
Брат сидел на ступеньках. На белом мраморе была расстелена роскошная скатерть, уставленная яствами и винами. Он поднял хмельные глаза.
— Опять ты, Прометей, — с усталой яростью произнес брат. — Надоели мне твои нравоучения.
— Эпи, не принимай даров от Зевса.
Эпиметей положил на раскрытую ладонь инжир и медленно, в предвкушении удовольствия, стал придвигать ее ко рту. И вдруг остановился.
— Кто это там, брат? — спросил Эпиметий, указывая в сторону дальней оливы, где бил родник.
Там, в тени дерева, сидели трое. Две женщины и мужчина.
— Я пришел один, Эпи.
— Но они смотрят на тебя.
Прометей прикрыл рукой глаза, чтобы солнце не мешало ему видеть. Это были люди из долины. Они, наверное, направлялись к нему. И титан помахал им.
Брат, жмурясь от удовольствия, мял во рту холодную мякоть медоносного инжира.
— Эпи, сегодня я слышал голос оттуда… Боги решили покарать меня. Голос сказал, чтобы я поспешил к тебе.
— Видишь… У меня все в порядке… Я пью вино и горстями смоквы заедаю его…
— Эпи, — улыбаясь брату, продолжал титан, — я пришел за ларцем, что отдал тебе на хранение.
— Зачем, Прометей? Ты мне не веришь?
— Верю… Но если он будет в моей пещере, я буду спокоен.
— Я берегу его пуще глаза своего. Не позволяю никому прикасаться к нему. Тем более открыть.
— Знаю, Эпи… Ты все-таки принеси его, — настаивал Прометей.
— Чего ты боишься, Прометей? Чего страшиться тебе, бросившему вызов Богам? — залился пьяным смехом Эпиметей.
— Не за себя боюсь, брат. Боюсь за них. За этих землян, — и Прометей показал на три жалкие
