Чердачные «залы» не похожи друг на друга, каждый имеет свое лицо. Александровский зал — с холмообразным, крутым полом (внешняя поверхность сводов) и с красно-черным переплетением металла над ним.
Георгиевский — с двухэтажным чердаком. Вход в него узкий, с будкой, в которой прежде находилась охрана, и над ним — тесный ряд черных ферм-шпренгелей, соединенных в одно целое многочисленными креплениями. А выше — еще один ряд из стропильных треугольных ферм. Пол — из просмоленного брезента.
Стропила Фельдмаршальского зала, устремленные вверх, напоминают нервюры готики. «Невская анфилада» — над Аванзалом, Николаевским и Концертным залами — перекрыта фермами, окрашенными в красный цвет. От старых шпренгелей остались только вделанные в стену стойки.
Специальные лазы с лесенками ведут на крышу. Поднимемся по ним. Здесь уже — необъятный простор с великолепным панорамным обозрением. Так же, как и по чердаку, маршрут следования определяют металлические ходовые мостки. По ним можно обойти крышу дворца по всему ее периметру. Есть и крутые участки, требующие осторожности. Когда в годы революционного террора в Зимнем дворце была определена резиденция для председателя Совета министров П.А. Столыпина, Петр Аркадьевич любил совершать прогулки по этим кровельным мосткам. Прогулки на свежем воздухе ему предписал врач. А где можно было так безопасно отдохнуть и лучше обдумать сложную государственную проблему, найти нужные слова для предстоящего выступления в Государственной думе, как не на крыше Зимнего дворца? Здесь посещает вдохновение…
И чердак, и крыша сохраняют конструкции минувшего XIX века. Все выглядит так, каким оно было при своем создании (с естественной старинкой, конечно). Это по сравнению с нижерасположенными залами, где в 1920-х годах основательно поработали над изменением отделки многих дворцовых помещений. На чердаке же можно найти и следы осколков на неоштукатуренных стенах: следы или от событий октября 1917 года, или от героических и тяжелых дней минувшей блокады.
Обратно с чердака возвращаемся через дверь при Малой церковной лестнице. Из века минувшего она снова возвращает нас в сегодняшнее время. И подумалось: богатство Эрмитажа не только в его художественных сокровищах, не только в собранных предметах разных культур и в великолепии парадных зал. Его богатство и в том, что все в его зданиях пронизано отечественной историей. Так что даже чердаки с их замысловатыми конструкциями являются своеобразными экспонатами — неотъемлемой принадлежностью русской культуры.
В какой палате скончался император Петр Великий?
Вопросом этим интересовались и в XIX, и в XX веке. Но он остался не решенным до конца и в наше время.
В XVIII веке иностранцы часто именовали Петра I «героем» вместо более длинных его титулов. Государь Петр Алексеевич действительно был героем: он знал поражения, но сумел и их обратить в свои победы. Он был героем и по своему внешнему виду, и по манерам поведения.
Некоторые из иностранцев вспоминали о времени его кончины.
Граф Г.Ф. Бассевич в трагические дни января 1725 года находился во вновь построенном петровском зимнем дворце. Как доверенное лицо герцога Голштинского (сватавшегося к дочери царя) он был в палате, в которой умирал Петр Великий. Однако в своих воспоминаниях он не упоминает о том, как выглядела эта палата и где она находилась.
Его внимание в это время занимали интриги, пока еще скрытые, но уже зародившиеся вокруг постели умирающего и не оставившего завещания Петра. Создавалась партия противников петровских преобразований. Влиятельные вельможи хотели возвести на освобождающийся престол десятилетнего внука царя — цесаревича Петра Алексеевича, а императрицу Екатерину Алексеевну отправить в монастырь. Бассевич не был заинтересован в таком исходе событий.
Однако созданная Петром военная аристократия не дремала. Ночью сторонники Екатерины, старшие офицеры гвардейских полков, были светлейшим князем Меншиковым собраны в одной из комнат дворца. Среди них и был граф Бассевич. Он вызвался привести Екатерину: необходимо было, чтобы императрица сказала свое слово. Бассевич пошел в палату, где царица продолжала обнимать своего умирающего супруга, который ее уже не узнавал, и не могла от него оторваться. Голштинец схватил ее за руку и повел за собой. Он говорил при этом плачущей женщине: «Присутствие ваше здесь бесполезно, государыня, а там ничего не может быть сделано без вас. Герой короновал вас для того, чтобы царствовать, а не плакать. И если душа его остается еще в этом теле, то только для того, чтобы отойти с уверенностью, что вы умеете быть достойной своего супруга…»
В кабинет, где ее ждали, Екатерина сумела войти уже величественно, а слезы в ее глазах трогали сердца тех, кто был вызван на это ночное собрание. Императрица говорила недолго, но она сумела найти слова, привлекшие к ней и тех, кто симпатизировал цесаревичу. Екатерина «упомянула о правах, данных ей коронованием, о несчастьях, могущих обрушиться на монархию под руководством ребенка, и обещала, что не только не подумает лишить великого князя короны, но сохранит ее для него как священнейший залог, который и возвратит ему, когда небу угодно будет соединить ее с государем, с обожаемым супругом, ныне отходящим в вечность». (Через два года она действительно сдержала свое слово.)
На следующий день, 28 января, император скончался. О чем дворцу возвестил вопль, который «сама государыня от сердца глубоко выдохнула».
Сенаторы, члены синода, генералитет, те, кто составлял тогда «знатнейшее шляхетство», немедля собрались, «чтобы решить все нужное для спокойствия в стране». Решение, казалось, было уже оговорено, предопределено в тихих предшествующих разговорах. Но в это время раздался бой барабанов обоих гвардейских полков — Преображенского и Семеновского, выстроившихся под окнами дворца. «Отца мы лишились, но у нас есть мать», — заявляли грохочущие барабаны. Реальная власть находилась в руках вдовствующей императрицы. А сила всегда была лучшей аргументацией в политике.
Проблему с завещанием обсудили в одной из комнат дворца. Сенат, синод, вельможи (бояре) единогласно решили: «Государыня императрица державу российскую наследствует». Известить ее об этом пошли все. Среди них был и архиепископ Феофан Прокопович. Первенствующий член Святейшего синода, писатель и златоуст, он впоследствии вспоминал: «И таково в си к поздравлению Ея Величества в комнату телу умершего Государя близкую пришли: куда тогда такожде и Государыня изволила выйтить; бремя государственного владения, которое Бог и супруг ей вручили, действительно принять изволила, и неутомимо
