плачущая, не могла почти словесно ответствовать, только, не возбраняя руки целующим, соизволение свое показала…»
Так развивались исторические и судьбоносные события вокруг упоминаемой нами в начале палаты. Что касается самого этого помещения, то только Феофан Прокопович немного сказал и о самой палате. В нее он заходил и тогда, когда все поняли безнадежность положения Петра и бросились прощаться с ним. Архиепископ писал: «Лежал он молча и всех приходящих взглядом приветствуя; потом же сие не без труда проговорил после: свободится ли от стужения? (малую комнатку множество людей наполнило)… и так все из комнаты вышли». Таким образом, последняя в жизни Петра «палата» была, по воспоминаниям Феофана Прокоповича, «малая комнатка».
Прошли десятилетия, отошли в вечность петровские сподвижники и современники. Прогремели многие войны. Город, основанный героем, разросся и изменился. Но вот через сто с небольшим лет после описанных событий появился интерес к месту, где они происходили.
В какой палате скончался Петр Великий? Впервые этим вопросом задался генерал-инспектор по инженерной части великий князь Михаил Павлович в 1834 году. Может быть, интерес к этому обстоятельству вначале возник у его брата, государя Николая Павловича, и был поднят на каком-нибудь семейном обеде? (Николай I почитал Петра I более чем кого-либо из своих предшественников.) Или любознательная супруга генерал-инспектора, великая княгиня Елена Павловна, заинтересовалась этой загадкой? Во всяком случае, в высших кругах такой вопрос возник. А разрешить его великий князь поручил не кому иному, как служившему в его ведомстве А.Л. Майеру. Кем же он был, удостоенный такого необычного доверия?
Отец Александра Леонтьевича приехал в Россию во время царствования Екатерины II. Состоял он тогда в свите принца Ангальт-Бернбургского, участвовал в осаде Очакова, во время которой подружился с адъютантом принца, молодым Барклаем де Толли. В Германию фон Майер не вернулся, остался на русской службе. Может быть, это случилось и потому, что в Петербурге сердцем его завладела прелестная и одаренная необыкновенным музыкальным талантом Екатерина Скиатти и он женился на ней. Его жена происходила из музыкальной семьи, также осевшей в русской столице при Екатерине II. Императрица тогда широко приглашала на русскую службу иностранных артистов, музыкантов. Приехавшим предоставлялись квартиры в так называемом Лейб-компанском корпусе. По другому этот «корпус» именовался еще «Старым Зимним дворцом». Это был тот самый петровский дворец. Обстоятельство, имеющее значение для нашей истории.
Первенцем от этого брака был Александр. Он получил домашнее воспитание; от матери передалась ему и любовь к музыке, музицированию. Друг отца, военный министр Барклай-де-Толли, взял молодого Майера под свою опеку. С ним Александр Леонтьевич прошел кампанию 1812 года, был очевидцем горящей Москвы. А после войны женился на Юлии Петровне Левиз оф Менар и стал начальником архива инженерного департамента (таким образом, попав в ведомство вышеупомянутого генерал-испектора). Здесь Май ер занимался описанием крепостей, исследовал историю образования военных сил при Петре I. Знаток языков, Александр Леонтьевич вместе с А.Х. Востоковым и Н.И. Гречем составлял руководство к русской грамматике. Но известность среди своих современников и у последующих поколений он приобрел благодаря составленному им после многолетних исследований атласу, включившему в себя «Исторические планы столичного города Санкт-Петербурга с 1714 по 1839 год». Планы были красочными и сопровождались необходимыми пояснениями. «По высочайшему повелению государя императора» этот атлас был издан в 1839 году. В наши дни тоже широко пользуются приведенными в нем планами, уже не ведая имени автора.
Вот таким образом А.Л. Майер получил по службе задание узнать, «какие именно палаты бывшего Зимнего дворца заключали в себя то священное место, где Петр Великий, восприяв от Всевышнего венец бессмертия, расстался с созданным им градом и возвеличенною им Россиею».
Исполнение поручения осложнялось тем, что к этому времени уже давно на месте Старого Зимнего дворца возвышалось высокое, великолепное здание Эрмитажного театра.
Наверное, Александр Леонтьевич не только удивился такому необычному поручению, но и воспринял его как знак провидения. Оно живо напомнило ему о слышанном еще в детстве семейном предании. Его родная мать (урожденная Екатерина Скиатти, служившая под начальством Марии Федоровны в Смольном институте благородных девиц, в это время еще благополучно здравствующая) рассказывала о той квартире в Лейб-компанском корпусе, в которой она вместе со своими родителями жила до пяти лет — до 1775 года. Она помнила, как ее мать и другие близкие люди часто повторяли, что она родилась в той самой комнате, в которой скончался Петр Великий и где по нем были отслужены панихиды. Квартира эта была на верхнем (втором) этаже, угловая: одна ее сторона была обращена к Неве, а другая — к каналу (Зимней канавке). Она твердо помнила, что комната, о которой ей рассказывали, была не угловая, а вторая от угла. Впечатления, полученные человеком в пятилетнем возрасте, уже запоминаются навсегда. И эти первые воспоминания бывают самыми яркими, сильными.
Такое предание вдохновило Александра Леонтьевича, но оно должно было получить документальное подтверждение. Этим Майер, со свойственным ему усердием и основательностью, и занялся.
Среди хранений Эрмитажа Майер отыскал чертежи, по которым в 1716 году строился дворец для Петра I. Это были исполненные архитектором Г.И. Маттарнови проектные листы. На первом из них был изображен план первого этажа дворца. По своему начертанию, по соотношению двух корпусов в плане дворец напоминал букву «Г». Одна сторона дворца (горизонтальная, более короткая) была обращена в сторону Невы (набережный корпус), а другая (вертикальная) — в сторону Зимней канавки (дворцовый корпус). При канавке во дворе была показана и небольшая уютная гавань, в которую на яхтах заплывали гости Петра.
Набережный корпус уступал по длине ставшему на этом месте Эрмитажному театру: он занимал лишь треть его длины. Однако Майера это не смутило. Он решил, что это Екатерина I после смерти своего друга достроила набережную часть дворца, а для решения поставленной перед ним задачи достаточно и петровской угловой части дворца.
Второй найденный чертеж изображал как раз фасад набережного корпуса дворца, как он виделся со сторон Невы. Парадный фасад украшен в центре треугольным фронтоном и четырьмя большими полукруглыми окнами на верхнем этаже. Всего на Неву по второму этажу было обращено восемь окон. По первому этажу был обозначен подъезд. А на канавку дворец смотрел одиннадцатью окнами на каждом этаже.
За каким из этих окон скрывалась искомая палата?
Но главный сюрприз ожидал Александра Леонтьевича, когда он проник в помещения, находившиеся под уютным и прекрасным Эрмитажным театром. Он оказался в комнатах со старыми стенами, до сих пор сохраняющими следы от давно разобранных балок перекрытий. Были и карнизы для уже не существующих потолков, сохранявшие следы позолоты…
Оказалось, что Кваренги не сломал до основания петровское здание, чтобы на новых фундаментах поставить свое. Озабоченный малым временем, отпущенным ему на строительство, и соображениями экономии казенных денег, зодчий просто поставил свое театральное здание на оказавшиеся достаточно прочными стены Старого Зимнего дворца.
В отчете Майер написал об этом своем открытии: «По счетам конторы строения домов и садов известно, что Эрмитажный театр надстроен на строение Лейб-компанского корпуса и что стены оного разбирались под оный театр; по плану и в натуре видно, что многие из сих стен остались на прежнем месте».
Кваренги закруглил угол своего здания в месте, обращенном к реке и каналу. При этом был уничтожен угол старого здания вместе с комнатой, некогда принадлежавшей семейству Скиатти. Но ведь в предании, поведанном Май еру, говорилось о «второй от угла комнате», она могла сохраниться. Майер продолжил
