придела — «Пещерного храма» — во имя священномученика патриарха Ермогена. За ходом этой необычной постройки в подвале собора следил сам митрополит Вениамин, еще переживавший недавние воспоминания о своих тревожных днях и ночах, проведенных в подземной церкви Чудова монастыря.
Осенью 1917 года Петроградский митрополит Вениамин был участником Всероссийского поместного собора, призванного восстановить патриаршество в Русской церкви. Иногородних участников собора принял у себя Чудов монастырь, расположенный на территории Кремля. В это же время происходила смена власти в Москве. За кремлевскими стенами укрылись юнкера, выступившие за Временное правительство, на которых было оказано огневое воздействие. Митрополит писал об этом о. Философу Орнатскому: «Последние двое суток насельники Чудова монастыря спасались в подвале и подземной церкви Святителя Ермогена… Стену занимаемого мною помещения пробили два снаряда тяжелой артиллерии, разорвались и произвели большие разрушения. Из своей комнаты я вышел за несколько минут перед этим… через двор в подземную церковь. Шла постоянная служба… Остался цел среди ужасов».
«Подземная церковь» в подвалах Чудова монастыря была устроена на месте заточения и мученической кончины патриарха Ермогена, по воззваниям которого поднялось ополчение, освободившее Москву.
Вот при таких обстоятельствах и возникло решение устроить подобный «Пещерный храм» в Казанском соборе Петрограда. В этом была своя целесообразность: ведь именно при Казанском митрополите Ермогене была явлена прославленная икона, давшая имя собору. Да и время переживалось смутное, под стать тому, что было при давно усопшем патриархе. Даже более сложное, так как к неустройству государственному теперь присоединилось и церковное, вызванное ересью «обновленчества».
Промерзшие стены собора оттаивали вплоть до июля. От сырости на стенах и на живописных поверхностях некоторых икон появились темные пятна. Для того чтобы в следующую зиму температура в соборе не опускалась ниже пяти градусов, о. Василий Маренин решил установить в здании шесть временных железных печей, не забыв при этом, конечно, и новый подземный храм. Устраивался последний в достаточно обширном подвальном помещении, расположенном как раз под главным алтарем собора. Здесь летом заканчивали работы над новым иконостасом. На нем выделялся образ Казанской Божией Матери в серебряной позолоченной ризе, списанный с чудотворной иконы.
В июне 1918 года во время торжественного богослужения в Казанском соборе вновь избранный патриарх Тихон передал настоятелю ковчег с мощами священномученика Ермогена, благословляя тем самым задуманные работы. Воодушевленный этим о. Философ сказал тогда: «Пусть же очнутся, наконец… воры и грабители, раздирающие родину и расхищающие народное достояние, пусть проснутся тепло-хладные и станут на защиту родных святынь…» Теперь ковчег с мощами также был помещен в подземном храме.
В декабре 1920 года настоятелем собора стал пятидесятилетний протоиерей Н.К. Чуков, освободивший, наконец, о. Маренина от ставших для него непосильными забот. А в январе следующего года митрополит Вениамин освятил Ермогеновский придел. Если начинатель постройки, о. Философ Орнатский, именовал его «Пещерным храмом», то теперь он все чаще назывался «Теплым храмом»: в наступившей зиме это было в соборе единственное место, где можно было согреться. Новый храм в храме всегда был переполнен. Ночью в нем находил приют очередной сторож собора.
Архивные документы рассказывают нам о краже драгоценностей из собора в ночь с 22 на 23 июня 1921 года. Злоумышленник спрятался днем на хорах и лежал там до ночи, завернувшись в хранившиеся здесь ковры, приобретенные в 1894 году, когда соборяне ждали у себя наследника престола и его августейшую невесту. В эту ночь нес службу сторож Василий Алексеев. Он осмотрел собор, а потом к 12 часам зашел в «Теплый храм» и заснул. Через два часа преступник спустился с хоров и через окно в стене проник к безоружному сторожу, связал ему руки, ноги и завязал глаза и рот… Сам же с награбленными драгоценностями скрылся через форточку, обращенную к каналу. Всего были ограблены 12 икон (в том числе и чудотворная). Зеркальные стекла, защищавшие их, были разбиты, но лики не пострадали.
Преступника вскоре обнаружили, похищенные ценности вернулись в собор. Однако ненадолго. Летом 1921 года в Поволжье случилась засуха. В деревнях, селах от голода гибли люди, не было семян для весеннего посева. За границей продовольствие и семена можно было приобрести только за наличные деньги. Патриарх Тихон благословил добровольное пожертвование церковных ценностей, не имеющих богослужебного употребления. В феврале 1922 года постановлением ВЦИК было разрешено изъятие у церкви всех предметов, содержащих в себе драгоценные металлы и камни. Не делалось исключения и для священных сосудов. Все это привело к волнениям среди верующих, столкновениям. 15 марта у Казанского собора собралась масса народа, препятствующая изъятиям…
В июне-июле этого же года в зале бывшего Дворянского собрания (ныне Филармония) Петроградский революционный трибунал судил тех, кого посчитал виновными в беспорядках. Митрополита Вениамина и протоиерея о. Николая Чукова (в числе других) приговорили к расстрелу. Постановлением ВЦИК расстрельный приговор для о. Николая был заменен тюремным заключением. Очевидно, учли, что Казанский собор, настоятелем которого он являлся, дал в пользу голодающих 125 пудов ценностей. В 1945 году протоиерей Николай Чуков стал митрополитом Ленинградским и Новгородским.
Последствием событий 1922 года было и то, что Казанским собором завладели так называемые обновленцы. Подвальные помещения собора они стали сдавать в аренду кооперативу «Пролетарий» для хранения картофеля. Тогда, наверное, и был упразднен «Пещерный храм».
Подкидыш в Казанском соборе
Прежде в дни, предшествующие Рождеству, газеты отводили целые полосы для историй, напоминающих о человеколюбии. Вспомним об одном таком случае — давней истории, запечатленной в архивных документах Казанского собора.
21 декабря 1881 года после окончания вечерней службы сторож-вахтер Л.Я. Богачев обходил собор, прежде чем окончательно закрыть тяжелые входные двери. Свечи в паникадилах были уже погашены, за окнами стемнело. Высокий обширный зал освещался только фонарем в руках сторожа и лампадками перед иконами. Чудотворная икона Казанской Божией Матери с неугасимой лампадкой перед ней в эти тихие сумеречные часы, казалось, тоже отдыхала, утомленная многими просьбами. Лука Яковлевич, как всегда, сотворил перед иконой крестное знамение, поклонился и собрался идти дальше, как вдруг услышал за спиной детский плач.
За колоннами на каменном полу лежал завернутый в одеяльце младенец. До сих пор он спал, а теперь громко заявлял о своем существовании, нарушая торжественную ночную тишину храма. Рядом с ним оказалась бутылочка с молоком, под которую была подложена записка. Лука Яковлевич прежде всего успокоил неожиданного подкидыша — мальчика в возрасте около полутора лет — предусмотрительно оставленным молоком, а затем воспользовался фонарем, чтобы прочесть записку. Карандашом на чистом листке бумаги было неровными буквами выведено:
«Обратите внимание на бедных сирот и возьмите на Божию волю. Звать Николай. Сын православного и записан в метрическую книгу».
Сторож Богачев впервые за время своей службы встретился с таким неожиданным обстоятельством. Рядом с собором, за красивой металлической оградой находился Воспитательный дом, благополучно принимавший подкидышей. Несчастная мать должна была передать дитя туда, не обременяя храм своими житейскими обстоятельствами. Но во всем этом мог разобраться только настоятель собора. А пока Лука Яковлевич завернул разметавшегося младенца в его чистенькие (как заметил вахтер) пеленки, одеяльце и отнес в свою каморку, находящуюся в одном из подвальных помещений собора.
Решать судьбу подкидыша пришлось протоиерею о. Александру Булгакову. Конечно, он тоже в первую очередь подумал о Воспитательном доме: в архивном деле сохранились листы с изложением условий
