— Чем?
— Смотри, что ни немец, то трезвый человек! Перед нашим Новым годом об эфту пору уже выносят купцов из-под столов в ресторанах, а здесь полная неприкосновенность общественной тишины и порядка. Даже обидно!
— Подали нам все. Выпьем!
— Идет! Ауф ир гезундхейт!
— Симоне и Гальске, Штоль и Шмидт, Бух и Норблин!
— Здорово по-немецки говоришь!
Купцы чокнулись рюмками и выпили.
— Скажи мне, Платон Андреевич, почему их Новый год на тринадцать дней раньше нашего?
— Чудак, простая штука. Их старый год на тринадцать дней раньше нашего кончается!
— А мне и невдомек. Еще по одной?
— Кто нам запретит?
— Шампанского заказать?
— Скоро одиннадцать часов, заказывай.
— Кельнер!
Официант опять подбежал.
— Мах шампань! Ферште? Ни ферште? Ну, пес с тобой, по-русски закажу. Заморозь парочку!
— Слушаю.
— Василь Семеныч, еще по коньячку?
— Обалдение не нашло бы?
— Ни-ни!.. Ах, немец, волк его забодай: весь трезвый как стеклышко! Ни одного пьяненького не вижу здесь!
— На встречу Нового года ничуть не похоже.
— Давай еще по одной с горя?
— Поехало!..
— Глянь, один немец пошатывается!
— Это у тебя в глазах так.
— Ой, нет! Кельнер!
— Чего угодно!
— Вон тот гость действительно шатается или у меня в глазах качает?
— Они выпивши.
— Да? Урра!! Василь Семеныч, с радости бы выпить надо!
— Надо!
— Будь здоров… А что насчет нашего Нового года, то…
Купец не договорил, ибо склонился головой на стол и заснул. Товарищ наклонился через стол, чтобы растолкать его, но заснул тоже…
Будили их в два часа ночи.
— Нью-Иорк-то немецкий мы и прозевали! — досадовал один.
— Сколько деньжищ встратили, а главный момент продрыхли! — жаловался другой, протирая глаза.
«Под маской все чины равны»
Среди новогодних покупок — елочных игрушек и прочего — может оказаться и маска. Надев ее, мы сразу же становимся другими — как в волшебной сказке. А кто не хочет хоть раз в году прикоснуться к волшебству — к его радостным и безобидным сторонам, разумеется? На юге устраивают карнавалы, где преображения происходят на улицах с шествиями, с плясками, огневой музыкой. На севере это слишком неудобно. Зимой, с ее снегами и вьюгами, для ряженых развлечений куда удобнее собираться в хорошо протопленных залах.
Время для маскарадов начиналось в конце декабря, когда с наступлением Рождества заканчивался многодневный пост и начинались рождественские празднества, переходящие затем в новогодние.
Маскарад пришел к нам в XVIII веке из Европы. В молодой столице среди ее молодого (и не очень молодого) населения эти веселые собрания с переодеваниями, танцами, забавными интригами и приключениями собирали большое количество желающих хоть ненадолго побыть таким, каким представляешь себя в тайных мечтах. «Диана в обществе могла оказаться Венерой в маскараде».
В галантном XVIII веке самые дерзкие мечты могли стать реальностью. Попасть «в случай», «в счастье» — не раз это начиналось с маскарадных встреч, интриг. Как сказал позже Лермонтов:
Отправляясь на маскарад, надевали одежду, характерную для задуманного образа (а не такую, по которой можно было догадаться о твоем социальном положении, звании). Маской закрывалась верхняя часть лица, и оставался открытым рот — для улыбок, гримасок, дарения поцелуев и остроумных бесед.
Приехавший на маскарад становился просто «маской» — обращавшейся на «ты» и принимавшей такое обращение. «Маска, я тебя знаю», — с этой фразы часто начинались приключения, имевшие разную продолжительность и последствия. Не здесь ли рождалась артистичность наших бабушек и дедушек, затем передававшаяся и становившаяся частью национального характера и даже облика (что замечали навещавшие время от времени Петербург иностранцы)?
Особенно процветали маскарады в эпоху правления женщин. Любившая костюмированные балы императрица Елизавета Петровна устраивала их в большом зале деревянного Зимнего дворца, построенного ею между Мойкой и Малой Морской улицей.
Ввести маскарадную стихию в организованное русло и получить от нее пользу для казны пыталась Дирекция императорских театров. К Рождеству и Новому году снимались для маскарадов лучшие залы столицы. Дирекция заботилась об украшении зала, хорошем оркестре и прочих удобствах. Вход на такое маскарадное собрание стоил 1 рубль. Желающие могли воспользоваться коллекцией маскарадных костюмов дирекции — за плату, разумеется.
Особенно известны и многолюдны были маскарады в Большом театре. В его фойе была устроена необычная стеклянная беседка. Гирлянды из разноцветных стекляшек, подсвеченные фонарями, как в калейдоскопе, создавали разные меняющиеся узоры — загадочные маяки в преддверии наступающего года.
Популярны были маскарады и в других местах. Вспомним у Лермонтова: «Ведь нынче праздники и, верно, маскерад у Энгельгардта…» Маскарадные страсти, описанные поэтом, который и сам попадал в маскарадные приключения, оказались нешуточными… Может быть, это только вымысел? Но вот, существуют воспоминания о великосветской дуэли на шпагах в одной из отдаленных маскарадных комнат дома Чичерина-Косиковского. Слава богу, обошлось без жертв…
В эпоху 1860-х годов, когда властителями дум стали публицисты, провозгласившие приоритет продукции сапожника перед сочинениями A.C. Пушкина, романтический ореол маскарадов померк. Но затем он снова возгорался, привлекал к себе и очаровывал. Это было на рубеже XIX и XX веков, в предвоенные
