искать глазами того, к кому можно было бы привязаться с этим замечанием.
— Простите, сержант, а нам теперь что делать?
Бренди узнала этот голос, несмотря на то что звучал он из динамика транслятора. Обернувшись, она увидела троицу гамбольтов. Бренди нахмурилась.
— Отжимания, — буркнула она. — Сто отжиманий. Мой приказ и вас касается.
— Да, сержант, — кивнул Руб. — Но только мы уже выполнили по сто отжиманий. А что нам делать теперь, пока люди выполняют это упражнение?
— Вы… уже отжались по сто раз? Это невозможно, — проговорила Бренди и посмотрела на часы. Прошло менее двух минут с того момента, как она велела новичкам приступить к отжиманиям. Бренди сурово нахмурилась. — Наверное, вы неправильно отжимались. Ну-ка, покажите мне, как вы это делали.
— Есть, сержант! — в унисон отозвались гамбольты и начали синхронно отжиматься со скоростью до двух отжиманий в секунду. Спины они держали прямо, упражнение выполняли четко, не халтурили. Бренди следила за их движениями, словно зачарованная, а они без труда выполнили вторую сотню отжиманий, и при этом даже не запыхались. Люди в это время успели едва перевалить за первые полсотни, и вид имели довольно удручающий. По опыту Бренди знала, что многим из них назначенное число упражнений выполнить не удастся.
Приглядевшись более внимательно, Бренди заметила Махатму. Тот продолжал отжиматься медленно и методично, и так сосредоточенно, словно для него в жизни больше ничего не существовало, кроме этих отжиманий. Он, как и гамбольты, дышал ровно и легко. И тут Бренди решила, что более нетипичной группы новобранцев ей еще в жизни не доставалось. «Ну ладно, — попыталась утешить себя Бренди, — хотя бы с гамбольтами, похоже, проблем не ожидается, и то хлеб. А другие, может быть, станут на них равняться». Только гораздо позже она поняла, что пример гамбольтов может произвести не совсем то впечатление, на какое она возлагала надежды.
— Живых цыплят? — Искрима брезгливо сморщил нос. — Это влетит в копеечку, но я, конечно, могу их раздобыть. Но только зачем они нам сдались? В роте не найдется ни одного человека, включая и меня самого, который был бы способен отличить на вкус котлеты из клонокурятины от той курятины, с которой надо предварительно ощипать перья. Я даже мог бы закупить клонокурятину с косточками, если на то пошло. Так зачем же нам выбрасывать столько денег ради какой-то старомодной жратвы?
— Мы не ради какого-то человека стараемся, — вздохнула лейтенант Рембрандт, вид у которой был не менее удрученный, чем у Искримы, — И о какой-то замене тут и думать нечего. Речь идет об этом лейтенанте Квеле, зенобианце. Он привык к живой пище.
Одна из помощниц Искримы оторвала взгляд от открытой духовки, в которую уже был готова отправить противень с круассанами.
— Живая… пища? — в ужасе переспросила она. — Уоооов…
— И я того же мнения, — кивнула Рембрандт. — Но капитан готов из кожи вон вылезти ради этого Квела. Он к нам прислан в качестве военного наблюдателя со своей планеты, и, похоже, подписание мирного договора напрямую зависит от того, понравится ему или нет, как мы его тут ублажаем.
Искрима наклонился к столу. Руки его по локоть были перепачканы в муке.
— И что же, этот ящер будет прямо у нас в столовой живых птичек заглатывать? — с округлившимися от ужаса глазами спросил он.
— Надеюсь, что нет, — покачала головой Рембрандт. — После его вчерашней выходки с беготней по всей гостинице, к нему мало кто пылает большой любовью, так что, скорее всего, питаться он будет у себя в номере.
— А я слыхал, что этот зенобианец — шпион, — сказала младшая повариха. — И что из штаба его потому к нам и заслали. Они рассчитывают на то, что шпион будет пойман, и тогда наш капитан схлопочет нагоняй.
— Это за что же капитану нагоняй, если мы шпиона изловим? — недоуменно воскликнул Искрима и обернулся к поварихе, заметил открытую дверцу духовки и проворчал: — Ты бы лучше поторопилась с этими противнями. Нужно, чтобы вся выпечка была готова одновременно. Твое дело — еду готовить, а не контрразведкой заниматься.
— Слушаюсь, сержант, — вздохнула повариха и вернулась к прерванной работе.
— В одном она права, Искрима, — заметила Рембрандт. — Зенобианец напросился сюда, в нашу роту, потому, что мы для него стали первыми представителями; другой цивилизации, когда его занесло на планету Хаскина. Вот Квел и решил, что у капитана он получит более дружеский прием, чем у кого бы то ни было еще. Может быть, он рассчитывает на то, что и шпионить ему за нами по старой дружбе будет проще. Он сам сказал, что одна из его задач состоит в изучении нашей тактики. А уж если это не шпионство, я тогда и не знаю, как это еще назвать. Вернется домой и все доложит своим генералишкам, как мы тут деремся и какое у нас оружие.
— Кое-кто мог бы позаботиться о том, чтобы он домой не вернулся, — предложил Искрима. Пальцы его сомкнулись на ручке скалки — может быть, невольно, но Рембрандт покачала головой.
— От такого лейтенанту может еще крупней не поздоровиться, — сказала она. — Квел вчера за ужином в ресторане все четко сказал. Мы обязаны его ублажать, потому что от его рапорта напрямую зависит, будет ли подписан мирный договор. В общем, он будет тут слоняться, совать свой нос во все замочные скважины, а мы его и пальцем тронуть не посмеем.
— Влипли, стало быть, угодили между конфоркой и сковородой, — резюмировал Искрима, перефразировав на свой лад поговорку насчет молота и наковальни. — Так спрашивается, с какой стати я этому поганому ящеру еще должен какую-то еду по спецзаказу готовить, когда он, гад, шпионит за нами?
— Приказ капитана, — мрачно буркнула Рембрандт. — Честно говоря, мне и самой это не по душе, Искрима. Получается, что мы либо портим всей роте аппетит ради того, чтобы какой-то чужак лопал то, что ему по вкусу, либо лишаем его излюбленной пищи, но тогда ввязываемся в войну. Капитан считает, что уж лучше добросовестно ублажать Квела на полную катушку, потому я к тебе и пришла. Раздобудь этих живых кур, а уж я приложу все свои старания ради того, чтобы он сожрал их где-нибудь, где никто из нас его не увидит. И еще, Искрима, постарайся уговорить своих помощников, чтобы они не очень на эту тему распространялись. Зенобианца и так уже недолюбливают. Не стоит подливать масла в огонь.
— Считайте, договорились, лейтенант, — кивнул Искрима и ухмыльнулся Рембрандт. — Вы же меня знаете. Разве это в моих интересах — болтать на каждом углу про то, что наш почетный гость предпочитает моей бесподобной кухне каких-то неощипанных куриц?
— Ну, конечно, тебе это совсем ни к чему, — рассмеялась Рембрандт. — Знаешь, есть с ним за одним столом в ресторане — это просто мука была. Вот если бы он пристрастился к твоей кухне…
— Пристрастится, непременно пристрастится, никуда не денется, — с уверенностью истинного мастера своего дела заверил ее Искрима. — Попробовать я ему всегда могу даром дать.
— Простите, вы состоите в роте Легиона?
Летный лейтенант Квел обернулся и увидел двоих людей.
— Безусловным образом состою, — отвечал он. — Мне доставляет невыразимое удовольствие возможность отождествлять себя с пресловутой командой капитана Клоуна.
Тот из людей, что был чуть повыше ростом (в остальном Квел между ними различий не усмотрел), сказал:
— Вот мы вас как раз о капитане и хотим порасспрашивать. Я — специальный агент Пиль, а это моя напарница, специальный агент Халл.
Он продемонстрировал свою идентификационную карточку, которая Квелу ровным счетом ничего не сказала, кроме того, что лицо на голографическом снимке совпадало с тем, что он видел перед собой.
— Можете спрашивать, что пожелаете, — отозвался Квел и обнажил в улыбке все свои зловещие зубы. — Невежество — это болезнь, которую можно и нужно лечить. Затем я тут и нахожусь.
— Вот и хорошо, — обрадовался Пиль и дал знак Халл, которая проворно открыла свой кейс и извлекла оттуда портативный мультирекордер. — У нас имеются достоверные сведения о том, что ваш капитан утаивает значительную часть прибыли. Проведенное нами предварительное исследование позволяет предположить, что данная операция по так называемой охране казино более выгодна капитану,
