Тема занятия со святым отцом была более увлекательной — тропическая лихорадка. Впрочем, в сухом и жарком климате Барбарии она нам не грозит.
Скорей бы уж показался марокканский берег! Моё терпение на исходе. Тоску усугубляет хмурая погода.
Не знаю, чем бы я себя занимала без уроков отца Астольфа. Нынче изучали жёлтую лихорадку febis flava.
Я каждый день спрашиваю у Логана, сколько мы прошли за сутки. Сейчас мне пришло в голову сложить эти цифры. Получается, что расстояние до Сале давно преодолено!
Утром выясню точнее.
Какая горькая ошибка! Я думала, что в корабельный журнал заносится расстояние, пройденное за сутки по прямой, а оказалось, что при помощи лага замеряется весь проделанный путь. По словам штурмана, с учётом потерь на ночное маневрирование, вычисленную мной дистанцию следует делить по крайней мере натрое. То есть, до цели ещё очень далеко.
Что ж, запасёмся выдержкой.
В конце концов, мне грех жаловаться. Пока плавание идёт на удивление благополучно. В команде все живы и здоровы, если не считать «испанской болезни». Каждый день приходится готовить склянки с марганцовым раствором для одиннадцати человек, и каждому я должна сама делать промывание, что сильно обогатило мои представления об особенностях мужского организма. Отец Астольф неизменно присутствует при сей процедуре, пользуясь случаем, чтобы напомнить пастве о последствиях безнравственности. Матросы охотно соглашаются, но, думаю, что до первого порта. Я же в такие минуты не устаю благодарить судьбу за то, что она сделала меня дурнушкой и избавила от самой низменной стороны человеческого существования. Если я когда-то и задумывалась о замужестве, детях и превозносимых поэтами «plaisirs d’amour»,[28] то теперь меня на мякине не проведёшь. Merci beaucoup за такие plaisirs, я уж лучше как-нибудь доживу свой век в старых девах.
Отец Астольф рассказывал об оспе, холере и чуме. С этими болезнями бороться невозможно. Всё что остаётся — поглубже закапывать мертвецов, сжигать всю их одежду вкупе с простынями и молить Бога о милосердии.
Сегодня было много интересного, так что писать буду долго, хоть уже и очень поздно.
В кают-компании после обеда состоялся интересный разговор. Как обычно, рассказчиком был Логан. Его истории иногда бывают пусты или скабрёзны, но всегда занимательны. Нынче он был в особенном ударе.
Д. стоял вахту, так что слушателей было только трое: я, Проныра и Клещ. Артиллерист с сыновьями, категорически отказавшиеся от париков, уже вторую неделю столуются в матросском кубрике.
Беседа началась со спора между мичманом и писцом о самой большой добыче, когда-либо добытой корсаром. Поминали Френсиса Дрейка, галеоны с золотом и пузатые португальские караки, перехваченные на пути из Ост-Индии с бесценным грузом пряностей.
Ирландец дымил трубкой, с интересом слушая. Потом сказал: «Золото, пряности — всё это пустяки по сравнению с кушем, который Джереми Пратт взял в Сан-Диего».
Все посмотрели на Логана, а он грустно улыбнулся и покачал головой: «Вы об этом даже не слышали. А между тем, это самая великая корсарская экспедиция с тех пор, как зародилось наше ремесло. Капитан Пратт, упокой Боже его грешную душу, был великий человек. Таких больше нет. Хотите, я расскажу вам о Невезучем Корсаре?»
Мы, конечно, хотели.
Вот рассказанная история, как я её запомнила.
Капитан Джереми Пратт был английским приватиром (это то же, что корсар), самым опытным и отважным во всех испанских морях. По словам Логана, который близко знал Пратта, ум и находчивость этого человека были удивительны. Он наверняка затмил бы самого Моргана, если б не столь же удивительная невезучесть, преследовавшая капитана во всех его предприятиях. Многие матросы из суеверия даже отказывались служить под его началом. И всё же Пратт пользовался у морского люда огромным авторитетом — из-за умения побеждать вопреки пакостям Фортуны.
Если злой рок нарочно ему не гадил, Пратт всегда добивался поставленной цели.
Если удача предоставляла хоть крошечный шанс — творил чудеса.
Если же всё оборачивалось против него — не сдавался и выкручивался, как мог.
В этой связи Логан высказал одну мысль, показавшуюся мне интересной. «Есть три типа деятельных людей. Самые незамысловатые из них просто не упустят выгоды, коли она сама прикатилась им под ноги. Другие, разрядом повыше, всё время зыркают по сторонам — нет ли где какой добычи, и, чуть завидев подходящую цель, набрасываются на неё. Но ценней всего люди особенного сорта, которые не ждут удачи и не высматривают её, а сами создают выигрышную ситуацию — из пустоты, из ничего».
Именно к этой природе относился Невезучий Корсар.
История его неладов с судьбой восходит к раннему детству. Двенадцати лет от роду он упал с яблони и переломал ноги, отчего они перестали расти. Другой на его месте смирился бы с долей калеки, но не таков был Джереми. Слабость нижних конечностей он восполнил силой плеч и рук. Гарри рассказал, что с виду Пратт походил на краба: огромное массивное туловище с лапами-клешнями, на коротких кривых ножках. По вантам он поднимался с ловкостью обезьяны, подтягиваясь одними кистями. При абордаже первым перелетал на вражескую палубу, вцепившись в канат зубами. Ну а бегать среди моря особенно незачем и некуда, так что длинные ноги капитану были ни к чему.
«Про подвиги и злоключения Пратта можно рассказывать долго, — продолжил Гарри, — но я завёл речь про поход на Сан-Диего, так что не буду отклоняться».
Сан-Диего — порт на южноамериканском материке, откуда в Испанию дважды в год отправляется большой караван с золотом и серебром. Руду доставляют в этот перевалочный пункт с рудников Перу и Юкатана, переплавляют в бруски, штампуют, грузят на галеоны.
Едва пошли слухи о том, что Англия вот-вот вступит с Испанией в войну, Пратт собрал на Барбадосе совет из авторитетных приватиров и предложил дерзкий план: не дожидаясь объявления войны, собрать эскадру и взять курс на Сан-Диего, откуда как раз должен был выйти очередной караван. Пока мир, испанцы не станут принимать особенных мер предосторожности. А после того как в Европе загрохочут пушки, кто станет разбираться, когда был нанесён первый удар — чуть раньше официального разрыва отношений или чуть позже? Опять же, из метрополии до Вест-Индии вести доходят не быстро.
Некоторые капитаны отказались, не пожелав рисковать. Если война не начнётся, те, кто участвовал в нападении, окажутся вне закона. Но всё же составилась эскадра из четырёх сильных кораблей.
Пратту, как всегда, не повезло. Хоть плодотворная идея принадлежала ему, адмиралом выбрали старого Сандерса, уже отошедшего от дел и мирно выращивавшего сахарный тростник близ Порт-Рояля. А всё потому что Сандерс, в отличие от Джереми, слыл счастливчиком.
Дальше — хуже. Старый Сандерс, которому наскучила береговая жизнь, не только с охотой согласился, но ещё и пожелал поднять вымпел на «Бешеном» (так назывался корабль Пратта). Джереми перестал быть хозяином на собственном судне и в общем-то остался не у дел.
Вскоре после выхода в море эскадра попала в ураган, отбросивший её до самой Эспаньолы. Пока чинили порванные паруса и сломанные мачты, пока шли до Сан-Диего, время было упущено. Галеоны успели сняться с якоря и уйти. Нечего и говорить, что все в эскадре винили «чёрный глаз» Невезучего Корсара.
Обидней всего, что расчёт его оказался верен: из Европы пришло известие о войне и рейд на Сан- Диего был совершенно законен.
