предназначен, его скоро увидят. Скоро… Очень скоро, учитывая стоявшую жару. Может быть, даже — сегодня ночью, завтра… Короче — на днях!
Нет, не стоит снимать и хоронить несчастную Анне-Лиизу… не стоит. А стоит затаиться где-нибудь рядом, хоть вон в тех кустах, последить. И поспешить — заранее приготовить местечко да сбегать в шалаш за антикомариной травой.
Михаил устроился отлично — тихо, сухо и комары не кусают, только вот травка от комаров и прочих кровососов пахла так, что хоть нос затыкай. Противно, короче говоря, пахла, ну да Миша скоро привык — уж лучше вонять, чем всяких летучих тварей приманивать, не говоря уже о всяких там энцефалитных клещах. Это ведь только так кажется, будто летом на природе легко и приятно. Ага! Сейчас!
Припасенная еще Олексой травушка уже иссохлась, рассыпаясь на ладони в труху — пришлось разводить водой, потом натираться. А перед всем этим еще и побить острогой рыбу на мели возле песчаной косы. Приготовить старым способом — испечь на углях, слава богу, хоть спички у Ратникова имелись, прихватил во флигеле с печки, сунул в карман. А вот ножик — не догадался, да и кто бы ему дал ножик-то? Браунинг, оно конечно, хорошо — но ведь им рыбу-то не почистишь!
Пока то, пока се — уже стало смеркаться, и полная луна засверкала над озером гигантским желто- оранжевым апельсином. Рядом с нею безмолвно повисли звезды. Быстро темнело — Михаил едва успел забраться в свое убежище, как наступила ночная тьма. Впрочем, не такая уж и тьма — все-таки луна, звезды… Если присмотреться — можно было кое-что разобрать, а уж услышать — и подавно. Тихо было кругом, благостно, и даже насквозь привычные ночные звуки, казалось, тоже принадлежали этой тишине: чей-то писк в густой траве, хлопанье крыльев какой-то крупной птицы, курлыканье журавля, редкий крик выпи на болоте посередине острова…
…и молодежная компания с включенным на всю громкость магнитофоном! Вот же, гады — приперлись! Играло что-то мерзкое — что-то из российской попсы, что нормальные люди могут слушать лишь в качестве рвотного средства, ну или там комаров отпугивать. Двое парней и три девки… девки тут же скинули одежку и стали плясать голые при луне, а потом… потом…
Потом Ратников дернул головой и проснулся. Ну, надо же — таки закемарил! Прислушался… Тишина. Все так же… Вот снова вскрикнула выпь. Невдалеке, у песчаной косы, плеснула рыба. Хорошо плеснула — видать, крупная. Форелина… или карась с шесть ладоней. Такого бы зажарить да с пивком! Эх, жаль соль- то не прихватил… и ножик… Оп! Вот опять плеснуло! Черт… А не слишком ли? Не слишком ли мерный плеск? Плюм — плюм, плюм — плюм… Гребет кто-то! Озера отсюда было не видно — мешали кустарники и деревья, а вот звуки в ночи разносились далеко, да еще по воде. Точно! Ладья!
Миша насторожился, потрогал браунинг, на миг ощутив успокаивающую прохладу вороненой стали…
Вот послышались голоса. Шаги. Да-да, с озера кто-то шел… несколько человек, верно, те, что сейчас приплыли в ладье. Шли, не особо таясь, видать, не ожидали никаких сюрпризов. Уверенно, уверенно шагали, вполголоса переговариваясь…
Молодой человек осторожно раздвинул кусты — ночные гости как раз выходили на поляну, О нет! Они явились сюда вовсе не просто так — тащили что-то тяжелое, какие-то мешки. Отдыхая, опустили мешки в траву… что-то лязгнуло. Что там может так лязгать? Пулемет Дегтярева? Ага, вот опять… знакомый такой звук… кольчуга! Ну да. Кстати, на повешенную эти люди — а было четверо, у каждой пары по мешку — не очень-то и смотрели. То ли раньше уже все видели, то ли сами и повесили… Последнее, кстати, можно было предположить с большой долей уверенности. Кто были эти ночные странники? Восставшие эсты? Очень может быть — как раз после Ледового побоища в этих краях замутило. Эсты… да… Тогда понятно — восставшие казнили предательницу.
Михаил невольно затаил дыхание — очень уж не хотелось попасться. Крестьянское восстание — штука страшная и гнусная, как и любая классовая война. Заметят соглядатая, поди потом, доказывай, что ты не при делах! И слушать никто не станет — повесят рядом со старостихой, и это еще в лучшем случае, а ведь могут и поиздеваться — в котле живым сварить или сжечь — принести в жертву своим божествам. А какие у местной чуди божества-то? Насколько Ратников знал — никаких. Одни священные рощи, озера, деревья… Ага, как раз тут и подходящий дубок имеется — тоже священный. Вот на этом-то дубу и… Ежели что, придется отстреливаться на полном серьезе, жалеть тут некого. А вот с меткостью в ночи будут проблемы. Поди-ка попади, попробуй… Значит, стрелять надо наверняка, как только что-то заподозрят, подойдут ближе. Пока, слава богу, все шло спокойно — парни прошли буквально в нескольких шагах, мимо. Куда-то к середине острова. Впрочем, шли недолго — Михаил услышал, как остановились. Снова заговорили. Что-то скрипнуло… послышался шум и лязг — видать, мешки куда-то скинули. В какую-то заранее подготовленную яму, схрон…
Справившись со своим делом, ночные визитеры тут же зашагали обратно, и желтая луна светила им в спины. На этот раз шли с облегчением, слышно было, как кто-то что-то сказал, все засмеялись…
— Зря ее повесили здесь! — кто-то произнес по-русски, но голос был незнакомым. — Лишь дразнить гусей.
— Это местные. Эта тварь уводила тефтонам их тетей, — откликнулись с явным акцентом. — Черес этот остров… пошлет на покос… и они не вернутся.
— Понятно, — русский угрюмо сплюнул. — То-то вы его Проклятым прозвали.
— Та, та — Проклятый! Этого орушия нам пудет мало, Ампросий… Скажи Кнуту — нато есчо!
— Скажу.
Ого! Миша резко насторожился. Опять Кнут! Или просто послышалось?
— Но вы, парни, не привередничайте. Это добрые новгородские брони! И закаленные рогатины, и мечи!
— Та, та — мечи! И кольчуги! Рокатины же мы сделаем сами. У нас есть хорошие куснецы.
— Будут у вас, Эйно, и мечи, и брони — не хуже, чем у лыцарей. Раз уж боярыня обещала — сделает!
Боярыня! Не об Ирине ли Мирошкиничне шла речь? Судя по всему, больше не о ком!
— Боярыня и Кнут свое выполнят… Только и вы должны исполнить свое!
— Та! Мы исполним! Все наши люти пойтут завтра на бург!
На бург? Ого! Ратников покачал головой. Неужели снова собрались штурмовать замок? В прошлый раз выгорело, но сейчас… Тевтонцы далеко не дураки и наверняка сделали соответствующие выводы из совсем недавней, бесславной для них, кампании: надстроили стены, укрепили ворота, наполнили водою ров. Да и усилили гарнизон конечно же, как же без этого? Именно так поступил бы в данной ситуации и сам Михаил, а ведь он когда-то сам исполнял обязанности коменданта тевтонского замка! Было, было дело… Всего-то два года назад… даже меньше…
— Ампросий… мы отни… мошем не справиться…
— Не беспокойся, Эйно, — вам помогут наши. Ух уж этот бург… прямо — кость в горле!
Ха! А ведь для Кнута, для боярыни Ирины Мирошкиничны — именно так!
Парни ушли, их приглушенные голоса стихли над озером… Снова послышался плеск весел. Ладья ушла. Можно теперь и самому покинуть убежище, но Михаил не спешил. Эти люди — восставшая чудь и их новгородские друганы — были вовсе не те, кого молодой человек ожидал. Если можно так выразиться — вовсе не для них была повешена Анне-Лиизе, вовсе не для них!
Ратников потер кулаками глаза. А почему он, собственно, решил, что тевтонцы явятся сюда ночью? Что, им мало дня?
Да, но день-то Анне-Лиизе провисела. Кто-то мог видеть. Или немецкие соглядатаи в деревне, а что они там имелись, можно было не сомневаться — донесли уже, что старостиха исчезла. Или даже конкретно — казнена на Проклятом острове. А ведь комендант Якоб Штраузе, похоже, эту женщину искренне любил. Или был сильно привязан — наверное, так лучше сказать. Да-а-а… а ведь не позавидуешь мужику… если в самом деле — любил.
Если в самом деле любил — явится!
И вот только Михаил так подумал, как услыхал в отдалении, на немецком берегу — собачий лай. Лай… Что-то в нем было не так! Да, конечно, звуки над водой распространяются очень даже неплохо — вот, хоть тот же плеск весел… но все ж таки не настолько хорошо, чтобы доноситься за восемь верст, а именно
