Пашозерьем. Если дождей не будет — можно и посейчас пройти, а так — лучше по зимникам. Через Шугозерье, через реку Черную, по Паше-реке… весянский край, нас, словен, мало… варяги вот еще есть, да корела, да колбеги… тут, главное, со своими обычаями не соваться… но так, ничего, народ справный.
– Так ты в тех местах бывал, что ли?
– Да пару раз дрались. Один раз — в прошлолетось — на Илью, другой — по зиме, на Масленицу.
– Ох, ничего себе у вас зимы! — Миша покачал головой. — А что, вот если б мне туда, на Долгое озеро, было надо — как бы прошел, а?
– Один бы ни за что не добрался…
– Вот-вот, и я про то! Там хоть какие-нибудь купцы-гости-то ходят?
– Бывает, и ходят. На погосты Онежские, на Терский берег, к Двине-реке за рыбьим зубом. Бывает… Но посейчас — навряд ли: поздно уже, по рекам-то. Скоро дожди пойдут — вообще никуда не выйдешь — жди зимы-матушки.
– Значит, поздно… — Михаил заметно расстроился, впрочем, тут же повеселел, решив, что уж как- нибудь доберется и один: раз уж там есть деревни и села, так кто-нибудь уж всяко подскажет, куда идти.
– Да, деревни есть, и села, — подтвердил Доброня. — Какие — боярские, какие — чернецов софийских, своеземцы есть, смерды, а пуще того — княжьи люди. На Обнежье суд княжий — княжья и дань. Биричи, повозники, пристава — вот эти как раз к осени-то и должны пойти. Ну да — на погосте Липном соберутся — и в путь.
Так-так… значит, на погосте Липном. Как раз по пути будет!
Нет, до утра не сидели — всем завтра вставать, да в путь двигать. Бражку допили, ушицу доели — да разошлися. Опытный Никифор сторожу не снимал, одначе — мало ли, что там на уме у пречистенских? Сейчас они песни пели, а потом вдруг да новую драку начнут? И хорошо — если только драку…
Тем не менее ночка прошла спокойно — а Миша, кстати, проснулся вдруг ни с того ни с сего, где-то под утро, и уже больше не спал, а так, лежал на подстилке из веток — думал. Вспоминал, как после удара по голове очнулся в камышах вот так же, под утро. Голый, замерзший, с разбитой башкою — похоже, веслом треснули. А и поделом — не зевай! Добро еще не убили, видать, посчитали, что хватит и одного удара, а может, и не хотели убивать, так, пугнули просто…
Встал Миша тогда, водою холодной умылся… а кругом туманище — руки собственной не видать! Походил Михаил по кусточкам, пошарил — одежку свою новую отыскал, ну а как же! Знал ведь, где прятал. Оделся, сапоги натянул, кушаком шелка лазоревого подпоясался — ну, совсем другой вид, хоть сейчас женись! Голова вот только саднила… там, ближе к затылку… но рвать не тянуло, да и не сказать, чтоб очень кружило… Да уж — как говорится — были бы мозги, было б и сотрясение, а так…
Миша подшучивал над собой — хороший признак — постепенно, покуда к пристани шел, и настроение повысилось. Не убили — значит, живем! Значит, еще поборемся! И Рангвальда, гостя ладожского отыскал быстро — и вовремя! — тот уже отчаливать собирался. Миша, спросив, где ладья, руками замахал, побежал пребыстро:
– Эй, эй, подождите!
– Да ты кто таков?
– Так договаривались… за куну.
– Ну, за куну, так давай, прыгай!
Прыгнул, что поделать? Едва в воду не плюхнулся да все коленки о борт расшиб. Кто-то из гребцов руку протянул, помог взобраться. Тут и хозяин — Рангвальд Сивые Усы:
– Лодочники федоровские за тебя просили?
– За меня.
– Ну, ин ладно… Плыви. На волоке подмогнешь.
Подмог, конечно, на волоке, так вот до Ладоги и добрался, можно сказать — вполне даже ничего, быстро. По пути с купцом Рангвальдом накоротке сошелся — оба любили восходы-закаты солнечные наблюдать, любовалися. Рангвальд — он варяг оказался. Наш, ладожский варяг, не заморский — завсегда варяги в Ладоге жили, когда та еще не Ладогой — Альдегьюборг прозывалась. Вот с тех — наших — варягов и Рангвальд. Христианин, да, не какой-нибудь там язычник, человек уважаемый, однако языка своего не забыл, не забыл и обычаев. У них, у варягов ладожских, даже еще в эти времена прялки рунами украшались. Потом-то, лет через двести—четыреста, конечно, забылось все, а сейчас вот — помнилось.
Любил Рангвальд о народах разных — тех, про которых знал — порассуждать, а Миша — послушать. О колбегах, о еми, о веси, о конунгах древних весянских, о священных камнях да рощах. О татарах ничего не молвил — не знали их тут, в лесах, не видели, так, только смутные слухи ходили. Про ижору Мишу расспрашивал гость ладожский — очень ему любопытно было, что за народ такой? Какого роду-племени — фенны али, может, варяги?
Михаил рассказал, что знал — мол, точно не варяги, финны, на весян местных речью похожи. И сам же спросил про путь по Сяси-реке. Рангвальд и свел с Никифором, суконником с Заволочья, попросил взять — взяли, уважали Рангвальда в Ладоге. Так вот Миша и очутился средь заволочских купцов. Так вот с ними и шел по Сяси — Комариной реке. Вот уж точно, что комариной! Вроде и холодно — а никуда не деваются комары, все зудят, зудят, зудят… ну, заразы!
Михаил еще поворочался да вышел на воздух. Поежился, нужду малую справил, склонился над речкой — умыться, вдруг — чу! Показалось, будто уключина скрипнула! И скрипнула где-то вверх по течению, там, куда и заволочские купцы плыли… должны были вот сейчас, скоро поутру, отплыть. Хм, кто бы это мог быть, интересно? Вроде бы в Ладоге ни о каких других гостях — кроме Никифора — и слыхом не слыхивали! А вот, поди ж ты, плывет кто-то. И — такое впечатление — таится. Потихонечку этак, по-хитрому, к тому берегу жмется… ну да — вот опять уключина скрипнула… вот кашлянул кто-то… выругался. Утром-то, по туману, звуки далеко слыхать. Сколько отсель до плывущих — километра два, а то и поболе!
Отсель… Миша усмехнулся — вот уже и думать стал, как местные, — проговаривал теми же словами. Скоро и «цокать» начал бы — зацем, поцему, цто… Истинно новгородец!
И все же, кто ж это там, впереди, плывет-поспешает? Рыбаки, наверное… А таятся — так, верно, услыхали по-ночи залихватские песни, побоялись пристать к берегу. Даже мимо — ночью! — побоялись пройти. Небось, встали где-нибудь ниже по реке, за плесом — не могли же всю ночь плыть. А скорее всего, и не плыли они никуда — просто отчалили только что от ближайшей деревни, а где эта деревня — бог весть. Быть может, рукою подать, да не видно из-за тумана. Туман… Такой, как и тогда, на Волхове. Когда веслом по башке треснули. И это еще было — у-у-ухх!!! У-у-уххх!!! Ишь ты, водяники хреновы, утащили все ж таки девок. Хитры — горожан да тех, за кого постоять могут, не трогают — приблуд берут, изгоев, бедноту никому не нужную. Хитры… И — понятно — что девок да отроков: именно на таких и спрос. Интересно, кому их сейчас продают? Раньше-то понятно — купцам восточным. Волжская Болгария, Иран, Хорезм… Сейчас-то татары всех прижали, не до рабов, а как бы и самих рабами не сделали. Хотя… война войной, а торговля — торговлей. Торговля людьми — дело прибыльное, не было бы прибыльное — не занимались бы. Ишь, водяниками прикинулись, суки! Главное — и дудку какую придумали — дунешь: у-у-ухх, у-у-х-х! Действительно — водяник.
Рано еще было, рано. Еще и солнышко не показалось — хотя небо светлело уже, а за дальним лесом алая полоса протянулась. От нечего делать Михаил прошелся вдоль реки, махнул рукой стороже приказчику. Тот улыбнулся, кивнул на небо — скоро, мол, кончится моя стража.
– Ты тут ладеек чужих не видел? — проходя мимо, справился Михаил.
– Чужих? Не, не видал. Никого тут не было.
– А мне показалось — уключины скрипнули…
– Блазнится! — приказчик захохотал, словно в ответ ему гулко закричала на болоте выпь. — О, кричит! Пущай — скорей все проснутся.
Ну еще бы…
Михаил улыбнулся:
– Пойду, пройдусь вдоль реки — восход встречу.
Приказчик лишь ухмыльнулся — знали все мишину страсть — солнцем утренним любоваться. И
